Борис Орлов: Робин Гуд с оптическим прицелом. Снайпер-«попаданец»

На поляне человек двадцать разного возраста и пола, одетые в удивительные одеяния, м-м-м… ну, по-видимому, веселятся. По крайней мере, они очень стараются веселиться. Посередине поляны стоит несколько бочек с чем-то, должно быть — хмельным, исходя из того, с каким восторгом веселящаяся публика черпает из бочонков вожделенный нектар. Рядом с бочками — костер, на котором жарятся туши. Спасибо, что хоть не человечьи! Судя по всему, это представители каких-то парнокопытных: не то овцы, не то козы.

В стороне от гулеванящих пирамидой составлены луки, копья, еще что-то, столь же древнего изобретения и столь же воинственного назначения. Короче, если отбросить всю абсурдность и невероятность происходящего, то я попал в руки шайки разбойников. Блин, да что я вам — девочка Герда?!!

Опа! Один из гуляк прямиком направляется ко мне. Он завернут в мой «собственный» трофейный плащ, а по тому, как он прихрамывает, можно утверждать, что он свел знакомство еще и с моим ножом. Что-то будет…

Хромой доковылял до меня и теперь бесцеремонно разглядывает, уперев руки в боки. Ну, и чего тебе надо, хороший ты мой?..

«Хороший» открывает рот и, обдав меня запахом свежего перегара и гнилых зубов, интересуется: «Гыр гахыр кво тебеюс?» Возможно, он сказал как-то иначе, но я расслышал именно так. Я буквально чувствую, как от такого вопроса у меня вытягивается лицо. Ну и что я ему отвечать должен?..

— Вар хабыр дертико намер ду?

— Меня зовут Роман Гудков.

Теперь морда вытянулась у хромого. Он старательно переваривает услышанное, потом снова что-то спрашивает. Вроде бы убивать не собирается… А, рискну!

Я стряхиваю с себя веревки, вскакиваю на ноги и, с некоторыми вариациями, повторяю ту же пантомиму, которую показывал днем нахальному жокею:

— Я (тычок в грудь) — Ро-ман Гуд-ков! Из (жест рукой за спину) де-рев-ни Лок-те-во! Ло-ок-те-во-о!

Хромец озадаченно чешет в затылке и смотрит куда-то внутрь меня невидящим взглядом. Но внезапно его взгляд проясняется.

— Лоукосцеули! — радостно орет он и энергично кивает. — Лоукосцеули!

Из дальнейшей его тирады можно понять, что он хотя бы имеет представление о том, где находится мое Локтево. Слава богу! Хоть один нормальный попался! А я его еще ножом в ногу и горло прижал. На миг мне становится неудобно: чего ж я хорошего-то мужика? Но я тут же успокаиваю свою растревоженную совесть простым вопросом: а он чего? Чего на меня полез?..

Тем временем мой собеседник вдруг как-то по-особенному приглядывается ко мне, потом неожиданно изумленно икает, приоткрывает рот и, развернувшись, на предельной скорости несется к костру. Чего это он, а?

На поляне поднялся такой ор! Аж уши заложило, впору руками прикрыть… Подбежали все ко мне и, значит, начали тыкать пальцами, шушукаться. Ну, ребята! Цирк вещь для организма полезная. Говорят, что минута смеха жизнь продлевает. Но вроде я вам не клоун. Один из подбежавших, не худой мужичок, одетый в непонятного цвета балахон, тыча в меня крестом, внезапно окатил из бадьи водой. Блин горелый! Чудо, ты — идиот?! Вода ж… она ж холодная и мокрая, дефективный! «Дефективный» напоследок тюкнул меня крестом в лоб и сам осел на землю, изумленно хлопая глазами…

— Лоукосцеули? — недоверчиво спросил один из толпы.

— Да! Локтево! Мужики, может, миром разойдемся и не будем устраивать событие вселенского масштаба? — я поднял руку.

Вот дурак!!! И зачем только это сделал. Я опустил руку очень быстро, но окружившие меня чокнутые упали на пятые точки еще быстрее…

О! Еще одно явление! Из толпы ошалевших лесных психов прямо на меня шагает единственный одетый не в полные обноски мужик. Та-ак, а где это я твою рожу мог видеть?! Мать моя! Да он же — вылитый мой отец!..

Ну, правда, не совсем вылитый. Батя у меня и ростом повыше, и телом погрузнее, и в плечах… Хотя вот как раз в плечах-то папахен, пожалуй, поуже будет. Во, блин, родственничек нашелся! А что? Очень возможно. Дед, говорят, в молодости тот еще ходок был! Вполне мог мне какого-нибудь дядьку на стороне заделать…

Новообретенный родич тем временем раскрывает мне объятия. При этом лицо у него такое, что вот-вот разрыдается! Ладно, ладно, не станем тебя огорчать, старина. Давай обнимемся…

— Керте дире, Робин! Робин! Изд тоттер… Ливен…

Господи! Да он и в самом деле плачет! Ой!

— Заен! — рявкнул вдруг родич.

Он силой разворачивает меня лицом к толпе и повторяет уже потише:

— Заен! Лейбер заен! — Тут голос его крепнет, и он даже не кричит, а исступленно орет: — Майн заен!