Сергей Клочков - Лунь

Хип молчала долго. Дыхание её срывалось.

— В общем, я его бутылкой по дороге в спальню и огрела. А потом ещё раз «розочкой». Когда очухалась, отчим уже не дышал, и всё красное вокруг. Вот. Рассказала.

— Не повезло тебе с роднёй.

— Мягко сказано, — согласилась Хип. И подползла поближе, положив голову мне на плечо. — Скоро Выброс кончится, Лунь?

— Уже. Но вылезать рано. — Я отщёлкнул магазин «Сайги» и сменил дробовые патроны на вязаную картечь. Ещё три запасных магазина рассовал в карманы «разгрузки». Затеплил огонёк «светляка». — Слушай, стажёр. Это ПП-2000. В нём двадцать патронов…

Короткий инструктаж, на что нажимать, как целиться, как вставлять новый магазин.

— На меня ни в коем случае ствол не направлять. Стреляй только с близкого расстояния и только по команде. Если увидишь что сама, говори «сзади», «слева», «справа» быстро и чётко. И не отставай. Идёшь не по следам, а на полкорпуса вправо.

Я прислушался. Дождь. Как, впрочем, и всегда после Выброса. Интересно, накидало ли на тропе новых аномалий? Скорее всего да. Эх, переждать бы в схроне до завтра, чтобы без спешки проверить дорогу, но нельзя, чёрт возьми. Был Выброс. Значит, будут бюреры. Они всегда выходят из своих нор собрать урожай не успевших спрятаться сталкеров или слепых собак и заодно проверить убежища на предмет прячущегося там мяса. Нас то есть. Я уже представлял, как срежет запорный прут петлями люка, а сам он, отброшенный на десятки метров, зазвенит по асфальту. И сунется к нам широкая, словно размазанная по стеклу белая харя, невидимые, но могучие руки телекинеза вырвут оружие, а кусок стального прутка прошьёт насквозь твоё тело. Кушать подано, господин бюрер.

Я взглянул на часы. Да, скоро стемнеет. Больше ждать нельзя.

Откинув люк, я быстро выбрался наружу и пробежал прицелом помрачневший пейзаж. Никого. Вроде бы.

— Быстрее, Хип! — Я ногой подтолкнул люк, и тот лязгнул, встав на место. — Идём.

Ствол в правую руку. Гайки в левую. До «стеклореза» всё оказалось чисто. После на пятьдесят метров тоже. Потом пошли новые аномалии. «Круговерть» справа, ещё две слева. И впереди штук пять. Хорошо, мелкие, можно обогнуть, но сколько их здесь, целый, блин, выводок, и одна, кажется, блуждает. Только бы не «молотилка». Хоть бы не это.

Или мой запас везения не кончился, или Хип отсыпала немного взаймы, но ни в одну «круговерть» мы не вляпались. А в «молотилку», оказавшуюся впереди буквально в пяти шагах, с разгона влетел слепой пёс.

Короткий взвизг, и скрученное предельным напряжением мышц тело выкатилось прямо к ногам. Готов. Уже мёртвый пёс трещал сухожилиями, влажно хлюпали под шкурой дёргающиеся мускулы. А вот и стая.

Полтора десятка слепых собак замерли возле «молотилки», похожей сейчас на холм воздушного сиреневого пуха.

— Сзади… и слева, — доложила Хип.

Понятно, берут в кольцо, но не бросаются — кругом аномалии. Разномастные собаки, крупные, с хорошего сенбернара, и мелкие «таксы», голые и мохнатые, кружили в хороводе, не решаясь подойти ближе. Одна, похожая на обритую лишаём борзую, привстала на задние лапы и, крутя головой с пустыми ямками глазниц, начала ловить запах. Сухо щёлкали узкие челюсти, падали хлопья слюны, но пёс чуял аномалию между ним и добычей и злился от невозможности броситься в атаку.

От заряда вязаной картечи голова и обе длинные костлявые лапы красиво разлетелись в разные стороны. Ещё один выстрел превратил в суповой набор мохнатого пса с тяжёлой, словно обрубленной головой и редуцированной передней лапой.

— Одиночными, Хип. По головам.

Сухо захлопало. Одна собака зашлась в скрежещущем визге. Потом заорала вторая. Девять миллиметров не совсем то, что надо, конечно, но пули экспансивные, пары попаданий должно хватить.

Несмотря на потери, собаки продолжали кружить, пробегая вихляющейся рысью, высоко подбрасывая зады непропорционально длинными лапами. Одна вообще скакала на задних, изогнувшись знаком вопроса и кивая при каждом прыжке гладким лысым черепом, так как передних лап просто не было, ещё одна елозила по земле высохшим задом, и от неё несло тяжёлой гангренозной вонью. На место погибших вылезали новые, а патроны должны были рано или поздно кончиться. Именно этого и добивался невидимый пока припятский пёс, руководивший всем цирком Сатаны, именно он заставлял собак молча лязгать челюстями, что давило на психику больше, чем лай или рык.

— Хип… падай и кричи, как будто тебе очень больно, — прошептал я в паузе между выстрелами. — Ты тяжело ранена и беззащитна. У тебя нет оружия. И очень, очень больно и страшно. Ни о чём другом не думай.