Антон Первушин: Отдел «Массаракш»

В то же время массаракш-корабль грязевиков снизил скорость, заложил вираж над утесами, а затем завис над поляной. Птицелов вспомнил, о чем ему рассказывал капрал Boxy: может, корабль грязевиков и действительно походил на яйцо высотою с башню ПБЗ. Может быть. Может, Таана-Раулингсона действительно сумели вылечить, хотя обломки ребер грязевика тогда торчали наружу, и сквозь дыру в груди виднелись наполненные кровью легкие. Тоже может быть…

Малва отвернулась к останцу, натянула капюшон и прикрылась им. Малве не хотелось, чтоб пыльная круговерть подпортила свежий макияж. Устройство, которое Комов держал у лица, для радиостанции было слишком маленьким, тем не менее главный грязевик об этом не догадывался и громко говорил в него. От этого нечеловеческого языка Птицелова уже начало тошнить.

Массаракш-корабль повис над поляной. Его корпус то раздувался, то сжимался — создавалось впечатление, будто «железная птица» дышит. На плоскостях коротких крыльев мигали позиционные огни.

Раулингсон продолжал сжимать Птицелову плечо. Короткие волосатые пальцы стискивали руку куда сильнее, чем просто для того, чтобы поддержать и ободрить. Что ж. Если грязевики способны зарастить развороченную пулеметной очередью грудь…

Из округлого брюха корабля выдвинулись две пары когтистых лап. Толчок! И до небес взметнулась меловая пыль, застыл, мгновенно покрываясь льдом, ковыль. Комов, Васку и стажер прикрыли лица руками…

Птицелов ударил доктора Таана — друга, обогревшего когда-то мутанта без рода и племени. Ударил Раулингсона — грязевика, лазутчика, отъявленного вруна. Коротко, без замаха. Кулаком — в сердце. Во имя истины! Врачи иномирян наверняка смогут оживить своего агента еще раз…

Раулингсон выпучил глаза. Лицо грязевика стало белым, словно склоны меловых утесов, окружающие поляну. В голубых глазах застыла боль, одинокая слеза скатилась по гладко выбритой щеке.

…Птицелов метнулся вперед. Запрыгнул на останец, оттолкнулся от мягкого известняка одновременно руками и ногами. Выпущенная вслед пуля выбила из меловой глыбы фонтан пыли.

Но он уже мчался к утесам. Быстро, как ветер. Еще быстрее — как Луч света.

Над ухом фыркнуло, щелкнуло по барабанной перепонке. И только потом за спиною прогремел второй выстрел.

Птицелов не останавливался. Он знал, что в него стреляет Эспада: из армейского карабина «варинару», одиночными. Даже не по ногам — господин «старший агент» не умел промахиваться, а в «молоко», для острастки.

Но Птицелов не внял предупреждению и побежал еще быстрее. Ветер пустошей стал верным союзником, ветер подталкивал беглеца в спину. Были бы крылья, Птицелов взлетел бы над утесами.

Бежать, бежать, бежать! Не оглядываясь. Иного не оставалось! Прочь от темного живого корабля. Прочь от навязанного выбора. Прочь от судьбы иномирянина.

Я вам не Тусэй, господа насяльники, меня так просто не увезешь!

У Птицелова не было глаз на затылке, как у некоторых мутантов, но он как будто воочию видел Эспаду. Грязевик стоял на останце — высокий, тощий. Он прижимал приклад к плечу и держал Птицелова на мушке. Поглаживал пальцем спусковой крючок. Бормотал ругательства на родном языке, дергал острым носом. А потом ни с того ни с сего бросил карабин в одну сторону, плащ — в другую, спрыгнул с останца и, не обращая внимания на удивленные крики остальных грязевиков, припустил за Птицеловом.

Проворный, легкий. Злой, как бешеный упырь! И в портупее у него — «герцог». Последний аргумент на тот случай, если Птицелов окажется расторопнее…

Белесая земля пружинила под ногами, утесы двоились и троились перед глазами. Грохотали подошвы тяжелых ботинок, грохотало сердце, точно бубен шамана чучуни. Птицелов слышал за спиной равномерный топот: грязевик несся, как атомный локомотив. Откуда в его тощем и болезненном теле столько сил?

— Стой! — закричал Эспада, не жалея дыхания. — Дурак! — он сразу же споткнулся и приотстал.

Птицелов заскрежетал зубами, вытянул шею и наподдал еще. Вверх по взгорью, через сухой ковыль, потом по желто-зеленым мхам. Через облако меловой пыли, по старому следу от тяжелых траков.

Затем — по каменистой дороге, ведущей на дно искусственного котлована.

Массаракш! Куда это меня занесло? Норушкин карьер!..

Белые стены — в норках. На дне — ржавая громада буровой установки. Высоченная стрела покачивается от ветра и уныло постанывает. В тени буровой лежит ковш шагающего экскаватора. Земля вокруг тяжелой машины усыпана битым стеклом и проржавевшими узлами и приборами.