Николай Шпыркович: Злачное место

– Ну давай, пристегни, что ли, – нарочито спокойно сказал Василий. Совсем у него, видно было, сил не осталось.

Можно было, конечно, но тут уж Трофимыч не захотел себе жизнь облегчать. Они еще с час о том о сем поговорили, и только когда Василий стал закатывать глаза, путаться в словах и шумно дышать, Трофимыч ловко подвел ременную петлю под руки и через грудь Василия, защелкнул замки на боковых крышках гроба. В специально проделанные отверстия в боковинах вставил металлический штырь с нарезанной на концах резьбой и навинтил на концы штыря гайки. Теперь даже если бы и захотел Василий встать – ничего у него не вышло бы. Вошедшая Наталья, закусив губу, смотрела на все это и утирала слезы белым платком.

– Наталья, ты иди, – мягко сказал Трофимыч, – скоро уже, я позову потом.

– Хорошо, – всхлипнула та и вышла из комнаты.

Трофимыч уселся возле гроба и терпеливо принялся ждать. Где-то еще через полчаса дыхание у Василия стало совсем шумным и глубоким. Вот точно говорят: «Перед смертью не надышишься», – и вправду большинство, кто умирает, так и дышат, будто весь воздух мира выдышать хотят. А вот такого, как в фильмах, где умирающий до последнего момента с родственниками-друзьями говорил бы, а потом за секунду до конца бессильно голову на подушку отбросил: типа все, – вот такого Трофимыч ни разу не видел. И тут кино сбрехало.

Василий уже не дышал даже, а так, воздух глотал. Прямо как лещи, что они с тем же Василием ловили на Симонихе. Широко открывая рот, Василий давал рассмотреть свои зубы, и Трофимыч с некоторой опаской увидел, что их у соседа еще очень даже много. Куснет запросто – и кранты. Собственно говоря, можно было бы уже и сейчас заканчивать , но… как-то Трофимыч не мог никогда себе такого позволить – все же живой человек. Василий. Пока.

Василий как-то вытянулся, вдохнул особенно глубоко – и не выдохнул вроде. Просто опала грудная клетка, и в комнате воцарилась полная тишина. Вот теперь, кажись, все… сумка с инструментом у Трофимыча давно была наготове.

Василий открыл глаза и сразу «навелся» на Трофимыча. Вот который раз уже он подивился: пора бы уж привыкнуть, а все равно мороз по коже – такой лютой ненавистью полыхали глаза у соседа. Василий дернулся, попробовал подняться, но штырь установленный поперек шеи, мешал ему в этом. Мертвяк попытался поднять руки – и тоже не смог, тем не менее с тупой настойчивостью он опять и опять колотился шеей о штырь и взмахивал привязанными кистями. Натянув на руку плотную брезентовую перчатку с металлическими прокладками – молодец все-таки у него Варька, хорошо сшила! – он ловко прификсировал голову ожившего покойника за горло. Во второй руке он крепко сжимал молоток. Наклонившись, он одним отработанным ударом вколотил по шляпку гвоздь, заранее вбитый в днище гроба. Специально закаленное острие, вдобавок и отточенное на бруске – и безо всякого наждака! – как в масло вошло в затылок зомби. Мертвяк дернулся и затих. На этот раз – окончательно.

– Вот и все, Вася, – негромко проговорил Трофимыч. – Ну извини, коли что… Надо так. Прощевай.

Осталось только одно – он открыл баночку с еловой смолой и, нащупав в затылке соседа гвоздь, аккуратно замазал место пробоя, чтобы кровь не вытекала и не пачкала потом подушку.

Сняв с руки рукавицу, он положил в пакет молоток и вышел в другую комнату, где сидела плачущая Наталья.

– Все, отмучился, – кивнул он на невысказанный вопрос.

– Ой, спасибо тебе, Трофимыч. Не знаю, как уж и благодарить… Помянешь Васю? Пока доктора ждать и полицая…

– Не, ты ж знаешь, – поморщился он. – Я так подожду.

Скоро пришли соседи, Наталья, вроде успокоившаяся, опять зарыдала, и Трофимыч вышел покурить, подальше от слез женских. Вот раньше как-то не так было, а теперь и сам нет-нет да и пустит слезину. На крыльцо вышел Витька Панасенко, уже чутка захмелевший, – видно, принял еще где-то, а сюда пришедший за добавкой.

– Вот хорошо ты делаешь, Трофимыч, чисто. Классно так. Не то что эти раздолбаи из коммунхоза – вколотят в башку гвоздило незаточенный сбоку. Да еще в мозг не попадут, промахнутся. На прошлой неделе вон упокаивали одного и тоже так промахнулись. В ухо вколотили, да вместо штыря, как у тебя, веревку привязали: экономят, сволочи, на всем. Так он потом поднялся, начал рваться, веревка лопнула. Гвоздем всю голову разодрал, а они же обделанные, подойти боятся, пришлось полицаю стрелять. Потом в гробу голову прикрывать надо. А в больнице и того чище: вчера вот только, знакомый рассказывал, «проспали» больного, так пришлось его стамеской в глаз упокаивать. Ты меня, Трофимыч, тоже… того, приходи.