Кристофер Макнамара - Горец IV

Но всего этого не смог тогда понять Дункан.

А еще с большим запозданием понял он, что тщедушный, нескладный юноша, вдруг оказавшийся перед ними — не кто иной, как сам король.

Король Джемс VI. Так его называют сейчас, здесь.

Тоже сейчас, но во всех остальных краях, кроме Шотландии, его зовут Иаков VI, используя латинское прочтение имени.

И здесь, и в других краях, станут называть его Иаков I, когда сделается он из захудалого шотландского короля — всемогущим владыкой объединенной Великобритании.

Но это — еще не сейчас.

Пока что он — хилый и болезненный подросток. Формально вождь, а реально — едва ли не пленник кучки могущественных лордов.

(Именно лордов — не танов. При дворе они все-таки стараются именовать себя на европейский манер.)

И они еще подумают, стоит ли ради такого короля коверкать свой язык латинской формой его имени.

С детства тяжело хворал он и ходить начал позже, чем читать. Даже и сейчас он и ногами, и верхом перемещается неважно — быстро устает.

Именно поэтому самое большое развлечение, самое любимое зрелище для него — наблюдать вооруженные схватки. Нет, не войны, не дуэли.

Бои.

Чтобы всерьез. Чтобы по-настоящему раздалась в стороны плоть и хрустнули кости. Пусть даже не в каждом бою, который проходит перед его глазами, случается такой исход, — но возможность его должна сохраняться всегда.

Поэтому рубятся бойцы настоящим оружием со смертельно отточенной кромкой.

Для последних лет шестнадцатого века такие бои — нечто гораздо более диковинное, чем кровавый реслинг — для века двадцатого. Поэтому знают о них немногие. И никто из знающих не доверит свои мысли бумаге.

На мгновение перед глазами Конана возникла картина: два борца — белый и черный, «Красавчик» и «Горилла» катаются по окровавленному рингу, нещадно терзая друг друга.

А издалека, будто из иного времени (а на самом деле — всего лишь из другого конца крытого стадиона) — протянулся к нему, Конану, чей-то взгляд.

И взгляд этот говорит: «Пора». Не сам взгляд, конечно, а сопровождающая его аура.

Аура Длинной Жизни…

Конану стоило немалого труда подавить воспоминания, нахлынувшие столь не вовремя.

Что он говорил тогда — не вспомнить. Очевидно, что-то говорил. И, наверное, даже из положенного образа не вышел. Мозг его успешно справился с работой «на два фронта».

— Значит, все в порядке? Наверное…

Беспокойство, однако, не проходило. Отчего же именно сейчас вдруг так странно пробудилась память? Взгляд, аура Длинной Жизни…

И тут Конан вздрогнул.

Всем своим существом он уловил где-то рядом эту ауру. И уже не в воспоминаниях, а наяву.

Дункан не имел подобного опыта.

Из всех, в ком пробудилась Сила, он до сих пор встречался лишь с Конаном. Однако по вполне понятным причинам момент их первой встречи он помнил смутно.

А свои ощущения во время этой встречи — тем более. Кое-какие воспоминания сохранились, но главным из них была память о боли.

О той боли, которую причинял засевший глубоко в теле кусок железа.

Сейчас боли не было. Было какое-то смутное беспокойство, но Дункан не смог его расшифровать.

К тому же сейчас ему не до беспокойства было. Король, сам король говорит с ним!

А Конан именно по этой причине не мог ничего подсказать ему. Трудно рассчитывать на что-либо при королевском дворе, если прервешь речь монарха!

К тому же и сам он не видел пока, откуда может исходить опасность. И опасность ли это?

Оставалось рассчитывать на удачу…

— Итак, чем ты можешь порадовать меня, мой подданный? Что ты умеешь?

— Я умею все, что положено уметь горцу, — Дункан приосанился. — Умею скакать верхом и карабкаться на вершины. Владею волынкой и прорезной виолой. Могу спеть песнь почета, песнь траура и песнь поношения… Последнюю — только для Ваших врагов, сир!

— Нет, хватит с меня музыки… Сыт я ею по горло! — глаза юного короля недобро сверкнули.

(Он, конечно, знал о темных слухах, согласно которым он, Джемс, — якобы сын придворного музыканта, которым в свое время увлеклась королева, его мать…

И хотел бы забыть про них — да не дают ему забыть…)

— Владеешь ли ты чем-нибудь, что более пристало мужчине, горец? Например — оружием?

Теперь в глубине глаз юноши мелькнула какая-то странная, нездоровая жадность.

— Чем я заслужил Ваши оскорбления, сир?! Плох тот горец, который не умеет обращаться с боевым железом!

— Значит, ты — не плох?

— Никто не хотел бы утверждать обратное, сир! Готов сразиться с кем угодно и чем угодно — по Вашему выбору! Клейморой-мечом и палашом-клейморой, на копьях и на ножах, конный или пеший, в доспехах или без… Какие угодно условия выставьте — и я с клинком либо алебардой…