Олег Таругин - Маятник Смерти. «Оборотни» Спецназа

Вот тут-то все и началось! Прибыли мы на место — а кроме меня из состава прошлой опергруппы никого больше не было, — саперы нам проход в минных полях организовали, смотрю: что-то не то. Вроде все, как тогда, весной, а вроде бы и нет. Такое ощущение, что бетонные глыбы, взрывом по всей территории раскиданные, кто-то на другие места передвинул, а в них, как я уже говорил, десятки тонн в каждой! И вообще, другое все какое-то, совсем чуть-чуть, но другое. Даже и объяснить не могу, что это значит, — просто другое.

Но я человек военный был, да еще и в таком месте служил, где лишних вопросов задавать не принято и сомнения всяческие категорически не приветствовались. Промолчал, одним словом…

Расчистили мы бульдозерами вход, бронированную дверь с трудом, но открыли (а ведь немцы вроде бы все здесь взорвали — как дверь-то могла уцелеть?), спустились, а внизу все целехонькое, разве что стены первого уровня от взрыва на поверхности кое-где трещинами пошли!

Это я не заговариваюсь, внучок, именно «первого уровня», потому что было их там именно семь. Да и вообще, другой это бункер был, не тот, в котором я в прошлый раз побывал… Правда, мы ниже четвертого спуститься не смогли — там такие двери с кодовыми замками стояли, что их только взорвать можно было. Но апартаменты Гитлера все-таки обнаружили, даже кое-что из личных вещей с собой забрали (кстати, те фашистские побрякушки, что ты в сейфе нашел, я именно оттуда прихватил)!

На нижние ярусы можно было только через шахты остановленных лифтов (их там несколько было) попасть — у нас поначалу необходимого снаряжения не было, а потом… Потом, внучок, из Москвы приказ пришел: самостоятельное исследование «объекта» прекратить, дождаться прибытия специальной бригады ученых и сдать им его с рук на руки. И на мой счет отдельный приказ пришел: остаться, организовать охрану, на территорию никого не впускать и не выпускать…

Что они там делали, нашли ли, что искали, и смогли ли на оставшиеся уровни пролезть, — я так до сих пор не знаю. Я там как раз и был поставлен, чтоб утечки информации не происходило и лишние разговоры не велись. Хотя слухи-то, конечно, все одно ходили: вроде, так и не смогли они в самый низ спуститься, да и вообще, столько всего странного происходить стало, что их обратно чуть ли не сумасшедшими отправили.

А еще через неделю — новый приказ: все работы свернуть, бункер законсервировать, входы снова завалить и замаскировать, вроде тут никто ничего после взрыва и не трогал… Да еще и — ты не поверишь! — снова к нам сам Лавруша Берия прилетел, осмотрел все да с учеными и всей собранной документацией назад в столицу отбыл.

А я остался следы, так сказать, заметать. Вот тут-то все и произошло…

В тот день мои ребята как раз консервацию закончили, а я, сам понимаешь, все время рядом с ними под землей находился — контролировал!

А место это — я не только сам бункер имею в виду — не зря, видно, у местных дурной славой пользовалось, проклятым считалось (были у меня и такие сведения — мы же, как ты понимаешь, в окрестных селах тоже побывали, сведения, какие смогли, подсобрали), они сюда даже по грибы не ходили, нечистой силы боялись. Да и сам я кое-что прочувствовать успел: например, когда в бункер спускался, часы начинали то отставать, то, наоборот, вперед уходить. И вообще, давило оно на меня как-то, место это, так давило, что я, скажу тебе по секрету, старался лишний раз вниз вообще не соваться. Сразу голова болеть начинала, поташнивало, мысли какие-то непотребные приходили — неприятные, скажу тебе, ощущения, внучок. Но тут куда денешься — за консервацию объекта я ж отвечал, не кто-то.

Вот и пришлось почти весь день под землей просидеть, еле выдержал. А как закончилось все, решил я по лесу пройтись. Я всегда после этих подземелий прогулку себе устраивал, воздухом дышал да чувства свои с ощущениями в порядок приводил: поделиться-то не с кем было, одно лишнее слово — и все, отслужился Толик Кондратский. Могли б, пожалуй, и под трибунал отправить «за подрыв боевого духа и идей марксистско-ленинского материализма среди подчиненных» и все такое прочее. Страшные времена были, внучок. (В этом месте я оторвался от письма и хмыкнул про себя: вот уж не ожидал от моего деда подобных заявлений! Не такой уж он, оказывается, закоренелый и непробиваемый материалист, каким я его считать привык!)

Вот иду я, значит, по территории — у меня для этих прогулок свой маршрут был проложен, так, чтобы на мины случайно не зайти, — курю да с мыслями пытаюсь собраться. Темнеет потихоньку, сумерки уже — осень все-таки. Вдруг слышу: впереди, на полянке, металлом кто-то лязгнул. Раз, другой…