Сергей Шкенев - Чертобой. Свой среди чужих

— Ну-у-у…

— И по совместительству — классная минетчица. Ее все знали.

— Я не знал, — уточняю на всякий случай.

— И я тоже. — Андрей со слишком подозрительной поспешностью отвел подозрения, чтобы поверить в его искренность.

— Ладно, Вергилий, веди.

— Не Сусанин?

— У того опыта меньше. И результат, как бы сказать…

— Так мы результат улучшим.

Кабинеты тоже пустые, все обитатели убежали к месту взрыва — нечто подобное было в Арзамасе, когда на станции грохнули вагоны со взрывчаткой. Сколько у нас времени еще будет? Час, а то и чуть больше, — наверняка. Пока осмотрятся, потом начнут разбираться, искать виновных, делать выводы, трындеть по теме и сверх нее… следом наступит очередь кого-нибудь из власть предержащих толкнуть речь. Без речи в любое время и в любую эпоху никуда — святое. Аплодисменты займут минут десять. Хорошо, успеваем.

На третьем этаже сюрприз — из ближайшего кабинета с визгом и хохотом выскакивает девица не первой молодости, одетая только в кружевные чулки с поясом, да на голове что-то, отдаленно напоминающее милицейскую фуражку. Росточка невысокого, поэтому, столкнувшись с почти двухметровым Андреем, упирается впечатляющим бюстом ему в живот. Или, как показалось, немного ниже. Тут же отпрыгнула назад, заорав во всю мочь:

— Игорь Палыч!!!!

— Мусенька, ну чего ты там напугалась? — проворковал голосок из-за приоткрытой двери, и в коридор выкатился колобок. Знаете, классический такой папик — маленький, толстенький, лысенький… Штанов нет, а не то бы брюшко точно свисало через ремень в арбузной болезни, когда живот растет, но хвостик вянет. Зато есть белоснежная рубашка, широкий галстук, поддерживаемый старомодной заколкой с нехилым камешком, и белые же, но грязные носки с выглядывающими из дырок большими пальцами. Ногти на ногах подстригать нужно, дядя, если уж обгрызть не дотягиваешься!

Сын подвинул девицу в сторону и шагнул к пожилому ловеласу:

— Беременный? — Вопрос сопровождался сильным хлопком по выступающему пузу.

Вот это зря — у мужика нервы и так на пределе (обнаружить в придачу к пышной попке собственной секретарши еще и двух перемазанных как черти мордоворотов), а тут… Раздался звук, похожий на треск рвущейся материи, и находиться рядом стало мучительно и невыносимо. Андрея запах не остановил, хотя лицо скривилось в брезгливой гримасе, из-за свежих шрамов превратившись в маску страшного языческого божества. С тихим шелестом пошла шашка из ножен… угрожающе звякнула, влетев обратно.

Колобок собрал остатки самообладания:

— Вы кто и по какому праву? — Даже попытался расправить грудь, что вместе с вынужденно широко расставленными ногами смотрелось несколько комично. — Почему…

Закончить вопрос не успел — грязный сапог влетел в живот, вмяв его почти до позвоночника, а толстяка отшвырнуло обратно в кабинет.

— Убива… — Секретарша захлебнулась на полуслове, получив легкий тычок в солнечное сплетение, и упала на колени.

— Заткнись, — обернувшись в двери, посоветовал Андрей. — Я женщин не бью, но покалечить могу запросто.

Прошел дальше и с силой наступил колобку на горло:

— Дети где?

— Т… т… там… — Слабое движение подбородком куда-то вверх.

— Если обманул — вернусь и убью! Понял?

— П… п… понял.

Хорошо быть таким сообразительным. Вот я — тупой! Поэтому, опустившись на одно колено, перехватываю толстяку глотку. Теперь нож вытереть об рубашку и обратно за голенище… порядок.

— Зачем? — Андрей с недоумением смотрит на тело, все еще не верящее в случившееся, царапающее пол и не отпускающее утекающую жизнь.

— Лучше сейчас, в горячке боя.

— У нас бой?

— Разумеется. Разве не заметил?

— Но почему?

Вроде бы простой вопрос, а ответить сложно. И долго объяснять, что потом появится неисчислимое множество таких вот толстячков, требующих свой кусок пирога, потому что именно они больше всех боролись с проклятой тиранией и, соответственно, больше всех пострадали. Не лучше ли немного проредить «борцов» заранее? Тем более — пирога не будет. От пирогов харя трескается!

— Да не понравился он мне, вот и все.

Сын привычно пожал плечами, принимая объяснение, и, улыбнувшись, напомнил полузабытую песенку из мирного времени: