Сергей Шкенев - Чертобой. Свой среди чужих

К Новому году обустроились. И сразу после него пришла беда. Хотя… может быть, с точки зрения прошлого, мирного времени, это было бедой. В новых обстоятельствах — недоразумение. Страшное и дикое, но недоразумение. Помню недоумевающие глаза людей, когда из трубы одной из землянок потянуло жареным мясом. И их же, испуганные, раскрывшиеся от ужаса при виде отрубленной женской головы. Людоедство… Может быть, и правда жена Артура Вилковского умерла от цинги — слабая и болезненная, она ходила бледной тенью, с трудом передвигая опухшие ноги. Или он ее убил… Неважно.

Тогда мы с Андреем и начали зарабатывать свою мрачную репутацию безжалостных отморозков. Пинками выгоняли людей на улицу, где на старом тополе приготовили проволочную петлю. Смотреть на повешение собрали всех, в том числе и детей. Оглашения приговора не было, как и последнего слова приговоренного — просто выбил ногой табуретку. Труп провисел до весны, только тогда его сняли и выбросили в овраг.

А я занялся оружием, соорудив импровизированную наковальню из обрезка рельса. Грел поковки в обычной печке и за неимением подходящей кувалды работал обухом тяжелого колуна. К тому моменту, когда стало совсем голодно, были готовы две уродливые сабли, и мы с Андреем ушли на охоту.

— Пап, ты чего? — Голос Андрея пробился через воспоминания.

Бросил взгляд на панель, где светятся цифры электронных часов. Две минуты, всего две минуты… А показалось — прошла вечность. Так и сижу, нажав на тормоз, а в правой руке до сих пор фляжка. И проигрыватель молчит, наверное, это была последняя песня на диске.

— Не обращай внимания, так, нахлынуло что-то. Поехали дальше.

В зеркале вижу, как сын понимающе кивает. Встречный ветерок играет его давно не стриженными волосами, в которых блестит на солнце ранняя седина. Вот уже и седой. А вроде бы недавно носил на руках, катал в коляске, потом водил в детский сад и музыкальную школу, где преподаватель игры на гитаре вечно возмущался сбитыми на тренировках костяшками пальцев. Когда это было? Недавно. И давно.

— Андрюш, вызови Грудцино, они уже в прямой видимости.

— Угу. — Через пару секунд послышалось тихое: — Птицефабрика, ответь Чертобоям.

Откликнулись не сразу, пришлось повторять еще и еще. Наконец динамик захрипел, коротко бросив:

— Курятник, тьфу, Птицефабрика слушает!

— Димка, ты?

— Ага, Гусь-двенадцатый у аппарата.

У Грудцино был общий на всех позывной, полученный в честь самого старшего жителя и основателя нынешнего поселения, дяди Вани Гусева. Его многочисленные потомки, включая правнуков, уже именовались «номерными гусями». Этот, двенадцатый, если не ошибаюсь, один из внуков.

— Чертобой, вы где? Будьте осторожны, со стороны Фроловского какой-то ублюдок прет на джипе, может тащить за собой стаю.

— Дим, это мы едем.

— Ой, — поперхнулся невидимый собеседник. — Извини…

— Ничего. Но запальники на огнеметах все равно не тушите.

— Добро, ждем. Деда сейчас предупрежу.

Деревянный забор, потемневший под дождями, кое-где бетонные плиты с квадратиками в шахматном порядке, поверху — колючая проволока. У нас так же — зимой. Когда надувает сугробы выше человеческого роста, она спасает от попыток тваренышей перепрыгнуть. Если кому-то и удастся, то внизу, по всему периметру стены, перевернутые зубьями вверх бороны. Еще ни разу ловушка не пригодилась, но для успокоения души острия затачивали ежемесячно.

Вся деревня сгруппировалась вокруг нескольких пятиэтажек, водонапорной башни, по совместительству сторожевой, и сельсовета. В последнем больница, или амбулатория, как ее тут называют. Огороды в стороне, обнесены частоколом и высоким плетнем с все той же колючкой. Здесь народу значительно больше, чем у нас, так что есть кому присматривать за оградой, поддерживая и ремонтируя.

А вот и ворота. Притормаживаю и жду, когда откроют створки, возмущенно визжащие проржавевшими петлями. Не смазывали никогда, не было случая. Обычно пользуются калиткой, а тут машина. Здоровый мужик, толкающий воротину, смотрит хмуро и блестит золотым зубом. Понимаю, что их когда-то было три, но и ты пойми, мужик, — не стоила твоя наковальня запрошенного центнера мороженой рыбы, ну никак не стоила. Из приспособленного под КПП магазинчика, в былые времена стоявшего как раз на повороте к пятиэтажкам, выглядывало еще несколько недовольных физиономий. Да, не любят нас здесь. И в карты больше не хотят играть — дикие люди, дети полей.