Владимир Марышев - Полет валькирий

Он снова продирался сквозь чащу, не выбирая направления, и только еще через полчаса решил: хватит. Родриго присел на выступающий из земли корень и предался раздумьям. Ему следовало непрерывно взывать к Маку в надежде, что тот услышит, но мозг сверлила одна-единственная мысль: «Что меня ждет по возвращении на Базу?»

Рассчитывать на снисхождение он не мог — даже если сумеет доказать, что действовал исключительно в интересах Земли. Самый блестящий результат не принимался во внимание, когда речь шла о вопиющем нарушении дисциплины.

Итак, в худшем случае (если Мак одержит верх) Родриго предстояло разделить печальную участь всей экспедиции. В лучшем, будь то победа людей или «договор о ненападении» с Маком, он просто с треском вылетал из десанта и, попробовав себя на гражданском поприще, начинал… поиски Софи? Софи… А почему бы нет? Может, за эти годы что-нибудь изменилось, и она потянется к нему, как вот эта гибкая лиана — к стройному дереву, увенчанному курчавой зеленой шапкой?

«Да уж, тебе много не надо — была бы опора и „крыша“ над головой», — подумал он, проследив взглядом, как тонкая зеленая плеть изящно, даже с долей кокетства, взбирается по стволу. И вдруг понял: началось! Голубые лоскутья неба словно сорвало порывом ветра, и в разрывах сомкнувшихся крон проступила неподвижная сизая поверхность, как будто внушительный участок леса оказался заключенным в свинцовую скорлупу.

Теперь надо было не мешкать и первым обратиться к Маку, пока тот не подверг его бедный мозг новой изощренной пытке.

— Послушай, — начал Родриго и тут же потерял дар речи: его тряхнуло, да так резко, что казалось, будто все внутренности перевернулись. Он слетел с корня, покатился кубарем и остался лежать, уткнувшись лицом в траву.

Его привел в чувство освежающий ветерок. Не было даже намека на боль. Раскинув руки, он лежал на теплом песке, и обнаженное тело только что не урчало от удовольствия. Первым звуком, который донесся до ушей Родриго, был мерный плеск набегающих на берег волн.

Обнаженное тело? Песок? Морские волны?

«Это прекрасный сон, — подумал Родриго, — грезы звездного бродяги, изнуренная плоть которого вопиет об отдыхе где-нибудь на Фиджи или Сейшелах. Как неохота просыпаться!»

Он пошевелил лопатками, глубже вминаясь в песок, потом несколько минут пролежал неподвижно, как пригревшийся котенок, и лишь затем соизволил открыть глаза. Огромный слиток серебра, пришпиленный к расшитому звездами покрывалу Ее Величества Ночи, озарял призрачным светом пустынный пляж и чудную семейку кокосовых пальм.

Луна? Земная луна? Кокосовые пальмы?

— Бр-р! — Родриго помотал головой. «Все это слишком хорошо, чтобы оказаться правдой. Но и во сне так не бывает. Соленый морской бриз, пальмы, растопырившие листья-опахала, вон тот забавный краб, бочком-бочком восходящий на песчаный холмик… Это не может быть иллюзией».

Протянув руку, он поймал краба за спинку, затем приблизил к одной из растопыренных клешней указательный палец. Недолго думая, пленник цапнул его. Родриго, не ожидавший, что маленький ночной гуляка щиплется так больно, скривился и отшвырнул краба.

«Итак, я не сплю, — констатировал он, подув на палец. — Это Земля, причем, судя по всему, не самый худший ее уголок. Надолго меня сюда спровадили? Не знаю. Да и стоит ли размышлять над этим, когда все, что от меня требуется, — это расслабиться и наслаждаться экзотикой?»

Он стал разглядывать звезды. Персей прятался за горизонтом, зато великолепный Южный Крест изливал сверху неизъяснимую благодать.

— Родриго! — послышался со стороны моря голос, заставивший его вздрогнуть.

«Софи? Нет! Не может быть! Издевательский розыгрыш злого гения? Или, напротив, чудо, сотворенное благожелательным магом? Но стоит ли удивляться ее появлению сейчас, когда все вокруг походит на волшебную сказку?»

Раздался негромкий всплеск, и из воды взметнулась точеная женская фигурка, заставляя вспомнить о пенорожденной Киприде. Спустя тысячелетия зыбкая, непостоянная морская стихия вновь отлилась в совершенную форму и явила изумленному миру саму Красоту. Нет, не миру — всего одному восторженному наблюдателю, уже позабывшему, что не все, ради чего стоит жить, можно отыскать среди звезд.

Лицо богини было еще неразличимо, но она приближалась, на ходу отжимая мокрые волосы, и этот жест, такой знакомый, вызвал у Родриго сладкую боль.

Софи никогда не любила выделяться и часто посмеивалась над своими сверстницами, которые непрерывно ловили моду за хвост, обряжаясь в умопомрачительные тряпки, призванные больше выставлять напоказ, чем скрывать от алчущего мужского взора. Но в еще меньшей степени она была склонна изображать из себя исключительно серьезно настроенную девицу, несущую на себе печать неприступности и добродетели.