Михаил Логинов - Красный терминатор. Дорога как судьба

— Возьми меня, мон шер! Возьми меня прямо здесь! — заверещала зеленошляпая, обвив могучую шею бывшего учителя гимнастики. Сосницкий встал как вкопанный, в растерянности развел руки в стороны.

— Назад, профура! — донесся сверху мужской хрип, следом за которым бухнул пистолетный выстрел, и пуля прожужжала над головой Сосницкого.

Рука товарища Назарова уже сжимала маузер, товарищ Раков озирался, просматривая пути отхода. «В беспокойное место мы зашли», — подумал Федор. А Сосницкий, отчаянно ругаясь, отдирал от себя назойливую дамочку.

Троих из великолепной семерки, обосновавшейся на площадке, на какое-то время перестала волновать революционная действительность, их несло по водочным или кокаиновым волнам к архипелагу Забвения, в то время как тела все-таки оставались лежать живописными кулями на лестничной площадке. Другое дело оставшиеся четверо. Недопившие-недобравшие, они могли еще двигаться и стрелять, и было видно, из чего они могли стрелять. Даже от второй дамочки в боа из перьев, курящей папиросу на длинном мундштуке, допустимо было ожидать вредных выходок. Но более прочих Назарова заботил тип, что уже разок бабахнул из револьвера: почти трезвый с виду, в матросском клеше и грязном тельнике, опоясанный пулеметными лентами, он грозным утесом нависал с последней ступеньки над лестничным подъемом и дырявил новоприбывших взглядом, каким, верно, смотрит на мир пулеметное дуло.

— Назад, профура! — повторил приказ «матросик» и опять шарахнул из револьвера. На сей раз пуля угодила в ступеньку перед туфелькой непослушной дамочки. Револьверное убеждение подействовало.

— Дурачок! — надув губки, обиженно пискнула зеленошляпая, села на ступеньки и заплакала.

— Кто такие? Куда претесь? — пулеметные глаза не предвещали ничего хорошего, похоже, гости особняка очень не нравились суровому матросику.

— Нас позвали, — сказал Назаров, потому что требовалось что-то сказать. Одновременно Федор вроде бы невзначай поднялся еще на одну ступеньку.

— Кто вас таких мог сюда позвать? Отвечать, живо! — револьвер подрагивал в лопатообразной ладони. Матросик явно был на взводе, и Назаров с тоской подумал, что, пожалуй, в любом случае перестрелки с ним не избежать. Даже если начнут они сейчас извиняться, дескать, миль пардон, ошиблись адресом, и попытаются уйти. Тогда их спины все равно превратятся в решето.

Федор заметил, что и Сосницкий переместился на две ступеньки вверх. Значит, они с ним одинаково читают ситуацию.

Молчать было никак невозможно. Назаров открыл рот, чтобы наговорить что-нибудь навроде того, что, дескать, они ищут Князя, они его люди, они выполнили его задание и идут отчитываться. Рано, конечно, было называть это имя в этом месте, не оглядевшись, не прикинув, что у них к чему. Весьма небезопасное занятие, но какими еще словами удержать взвинченного матросика, Федор не представлял. А магическое «Князь» должно было подействовать.

Итак, Назаров открыл рот, но вовремя удержал срывавшегося с языка «Князя». Вместо этого он громко и торжественно произнес:

— Грянуло Новомирье! А мы его навоз, его ступени, его кости и прочее! Долой тухнущих карасей! Да здравстуют новые люди рождающегося в муках мира!

— Батюшки, спятил, — воскликнул где-то рядом боец Раков.

Сосницкий с удивлением посмотрел на Назарова, а у матросика так прямо челюсть отвисла.

Федор знал, что с ума он не сошел. Просто он всегда следовал заветам бывалого разведчика капитана Терентьева: «Запоминать все, в первую голову — мелочи, сгодятся, сынок, непременно когда-нибудь сгодятся».

И еще один человек, услышавший солдата, не посчитал его за помешанного. Этот человек в числе небольшой группы как раз перед началом удивительного монолога Назарова вышел на лестничную площадку. К нему, к этому человеку, собственно, и обращался Федор. Для него, для этого человека, и следующие фразы Назарова предназначались:

— Ты звал нас, и мы пришли! Дети новой эпохи! Дети поезда «Пенза-Москва»! Мы поверили тебе, гуру!

И солдат вытянул руку в направлении того, кто уже сам продвигался к Назарову, зачарованный его словами, как звуками волшебной дудочки. Долговязый молодой человек с волосами до плеч и изможденным лицом. Поэт, мелькнувший в поезде «Пенза-Москва», но не забытый Федором Назаровым.

— Вот к кому мы шли! Вот кто позвал нас! — это уже предназначалось «матросику». Поэт не замедлил подтвердить обладателю лент и «пулеметных» взглядов справедливость солдатских слов.