Андрей Левицкий - Путь одиночки

Наверное, на этом надо было остановиться. Дождаться спецгруппы. Сдать Ротмистрова, очистить свое имя, вернуться в МАС. Где-то над стадионом уже рокотали, заходя на посадку, вертолеты спецназа…

Но Данила был слишком зол. И тут за его спиной щелкнул курок.

— Влада! Доченька! Владочка!

Фидель не видел ничего с того момента, как упала Влада. Ничего, кроме ее крови, кроме того, как взметнулись темные волосы. Кажется, Астрахан боролся с Ротмистровым — он не замечал.

— Вставай, вставай, Влада, вставай, — шептал Фидель, упав рядом с ней на колени, — вставай, Влада…

Она не шевелилась.

Наконец Фидель осмотрелся. Астрахан оседлал Ротмистрова и приставил к его виску пистолет. Фидель никогда не был бойцом, но убить подонка должен был сам. Он нащупал на полу оружие. Астрахан медлил — какие-то доли секунды, но, услышав щелчок взводимого курка, отвлекся, и Ротмистров вывернулся, оттолкнувшись ногами, скинул его с себя. Пистолет Астрахана каким-то образом оказался в руках у генерал-майора.

Ротмистров выстрелил.

Что-то толкнуло Фиделя в грудь, больно толкнуло, разворачивая. Потом был еще один выстрел. И стало темно.

— Фидель…

Федор Костров не сразу понял, что зовут его, с усилием открыл глаза и увидел нависшего над ним Астрахана.

— Фидель, вы ранены?

— Влада…

— Она жива.

Жива?!

Должно быть, капитан заметил, как изменилось его лицо, и повторил:

— Да, жива, не беспокойтесь. Фидель, я убил Ротмистрова.

Убил? Убил Ротмистрова? Влада жива, а Ротмистров — нет. Хорошо. Правильно.

— МАС! — заорали динамики под потолком. — Всем оставаться на местах!

— Вот и всё, Федор Михайлович, — сказал Данила спокойно, — мне хана. Давайте-ка я вас и Владу вытащу. Хоть вас получится спасти. Меня сразу под трибунал и в тюрьму за убийство.

Что он такое говорит? Почему ему хана? При чем здесь вообще он?

Ах да. Убил Ротмистрова.

Так за Владу же! И за него, за Федора.

Это как суд. Быстрый суд. Линча или полевой, как там называется? А, пустое. Ерунду говорит Астрахан. Было очень больно, и мир сужался. Федор с поразительной ясностью понял: он умирает.

— Ты его убил правильно. Спасибо, капитан.

— Правильно, не правильно, а никто меня не оправдает. Убийство есть убийство.

Но Влада жива. И почему-то она заслонила капитана…

— Ты из чего его?

Данила показал револьвер. Фидель протянул слабеющую руку и забрал оружие.

— Ты его не убивал. Он стрелял в мою дочь. Я убил его. Ты его не убивал, понял? Мне нечего терять. Ты видишь — умираю.

Данила несколько секунд пристально смотрел на ученого, а потом кивнул. Застонала Влада.

Фидель закрыл глаза. Закружилась голова, и все уплыло куда-то далеко-далеко.

Фидель умер. Влада слабо шевелилась, стонала. Данила быстро осмотрел ее: ранена, но вне опасности.

Жалко, конечно, этого Фиделя, но Данила не собирался терять такой шанс. Он тщательно стер с оружия свои отпечатки, вложил пистолет в еще теплую руку Фиделя, подвинул труп так, чтобы никто не придрался. Потом взял Владу на руки и вынес ее на стадион.

На стадионе было людно. Отряды МАС, вертолет с работающими лопастями…

Их заметили сразу, на них нацелили стволы.

— Девушку на землю! Оружие на землю, руки за голову!

Данила повиновался. Его обыскали, уложили носом в траву.

Кому-то снова скомандовали «оружие на землю», и он услышал веселый голос Момента:

— Да ладно, чуваки, кладу, уже положил! Ну чё, не видите? Мне и без вас хреново, ранен я! О, Данила! Бро! Живой, ёпта!

— Заткнулся! — скомандовали ему.

Но Момента не так просто было заткнуть.

— Слушай, бро, мы победили! Мы выжили, чувак, а ты — «заткнулся»!

«Да, — согласился Данила, закрывая глаза. — Мы, кажется, победили».

— Свобода, бро? — Момент встречал Данилу у выхода из здания суда.

Собственно, встречающих было много: Тихий Дон с телохранителями, Влада, выступившая свидетелем несколькими днями раньше. Астрахан-старший, правда, не пришел — да и черт с ним, не очень-то и нужен. Зато Влада привела Зулуса.

Когда Данила Тарасович Астрахан сдался властям и по совету нанятого Доном адвоката рассказал всю правду (кроме, естественно, того, кто убил Ротмистрова… ну и еще некоторых деталей) — он сомневался, что его выпустят. Система, озверевшая от потери генерал-майора, готова была сожрать капитана… И подавилась. Его оправдали: ни дезертирство, ни контрабанду не удалось «пришить».