Сергей Малицкий: Треба

Именно в этот «не город» и въезжал весенним днем караван вольных торговцев. Асана была открыта для них дважды в год — полтора-два месяца весной и столько же осенью. Именно в эти дни пространство Холодных песков обретало алый и зеленый, в тон расцветающих тюльпанов или зеленеющей травы, цвета. Но допуск чужеземцев на равнину объяснялся не заботой об их лошадях. Как раз в эти месяцы большая часть родов собиралась в Асане. На родовых пастбищах оставались только пастухи, в стойбищах старики и старухи, а молодые воины, молодые женщины — все были здесь. Женщины торговали и торговались на пусть и меньшем, чем в Хилане и даже Гиме, но значительно более шумном рынке, а молодые воины устраивали гонки на верблюдах, соревновались в меткости стрельбы из луков и метании дротиков, проверяли крепость костей и суставов друг друга в борцовском круге. Кроме всего прочего, в эти же дни игрались и свадьбы, хотя большая их часть все-таки выпадала на осень. И все же караванщик, который властвовал над двумя десятками навьюченных мулов, улыбался. Ленты и украшения, которые он вез в Асану, пользовались спросом и весной. Всякая уважающая себя степная девушка запасалась ими заранее.

Одно беспокоило караванщика — прибившаяся к его каравану пара путников. Сначала появилась молодая торговка в блеклом бурнусе с мешком лент — не конкурентка, так, коробейница. А на полпути караван нагнал напоминающий крысу хиланец, сославшийся на какие-то торговые интересы. Конечно, одинокие путники, если они не пытались самовольно проникнуть к золотоносным пескам, которые располагались на окраине земель лапани, могли во всякое время отдаваться жаре или холоду, но сотвори они какую пакость, лапаньские стражи могли спросить и с караванщика. Объясняй им потом, что он толком и имен их не запомнил, хотя и взял по серебряному за совместное странствие. Впрочем, на разбойников попутчики караванщика не слишком походили, держались порознь и хлопот ему особых не доставляли. Тот же хиланец, если и был когда-то разбойником, явно растратил былой пыл — тащился в хвосте каравана, ни с кем и словом не перемолвился. С другой стороны, ему-то зачем чужими заботами затылок полнить? Вот уже и пустынные сосны оазиса впереди, вот зубчатый от шатров гребень старого бархана, вот веревка, растянутая на кольях вокруг всей Асаны, подрагивает на ветру. Неужто не отстанут? Отстают, хвала Пустоте. Кажется, и теперь он не прогадал. Уговор странники соблюли — караван остановился у дозора лапаньских мытарей, а парочка, сохраняя между собой солидное расстояние, направилась к обычным стражникам, что досматривали как раз коробейников и редких странников. Так ведь и там сохраняли промежуток — ближе двух десятков шагов так и не приблизились друг к другу. Чудны твои промыслы, Пустота. Кого только не встретишь на караванных тропах.

Молодая женщина, ведя лошадь под уздцы, подошла к стражникам первой. Хиланец сполз с коня и уселся на глыбу известняка в отдалении. Высокий лапани лениво поднялся со скамьи, прищурился от порыва прохладного весеннего ветра, наклонил голову, с интересом рассматривая незнакомку, приготовился скривить губы в презрительной усмешке. Женщина набросила повод лошади на крюк коновязи и сбросила с головы капюшон бурнуса. Улыбка на лице старшины-степняка растаяла, не проявившись. Ни крохи покорности не было в гостье Асаны, хотя с чего вроде бы? Одежда добротная, но не новая, да и простая, потаскай еще с полгодика, и будет впору в починку отдавать или самой пальцы иглой терзать. Из того, что могло сойти за оружие, — посох да нож на поясе. На лошади — пара мехов с водой или чем покрепче, тюк тканей или лент да еще мешок с прялкой или чем-то похожим. Лошадь не плохая, но и не слишком хорошая. Всего-то и есть богатства, что чистая кожа, правильные черты лица, жгучие в черноту волосы, ладная стать, повадки и жесты мягкие, словно кошачьи или змеиные, да взгляд… Невозможный взгляд темно-синих глаз, который режет живую плоть на пласты, в самое сердце упирается, словно насквозь просмотреть хочет. А ведь богатство. Если и это не богатство, то что тогда богатство? А уж голос…

— Вот. — Незнакомка протянула старшине дозора ярлык. — Я из Зены.

— А пояс почему хурнайский? — кивнул старшина на серебряную пряжку с эмблемой клана Руки, двух соединенных в пожатии кистей.

— Подарок, — проговорила незнакомка.

— Арма, — с трудом разобрал хиланские буквицы стражник. — Зачинная?

— Да уж не из знати, — кивнула женщина.