Андрей Столяров - Детский мир (сборник)

Даже странным казалось, что кто–то носит такую замызганную одежду. Тем не менее, Крокодил явно чувствовал себя в ней довольно уютно: тоже, подхватив со стола чайную ложечку, начал быстро–быстро вычерпывать томатный соус из банки, губы его, пошвыркивая, вытягивались, точно у Дуремара, заскорузлые пальцы пихали в расщелину рта огромные корки хлеба, черная засаленная окантовка воротничка, вероятно, его ничуть не смущала, он лишь изогнулся, как ящерица, на мгновение сморщившись, и все той же несчастной мельхиоровой ложечкой, правда, выпачканной уже в томате, облепленной мелкими крошками, почесал себя между лопаток — выдохнув с мучительным наслаждением.

Объяснил — на секунду застыв и прислушиваясь к ощущениям:

— Щекотно… Ползает кто–то…

Ивонна попятилсь.

Франц же, чуть было не подавившись непрожеванной пищей, оглушительно захохотал и сказал, тыча вилкой с насаженным на нее ломтиком рыбы:

— Познакомьтесь: Ивонна — моя сестрица, она немного задвинутая. Не бойся, Ивонна, мы у тебя сегодня переночуем… А вот это — широко известная в узких кругах персона по имени Крокодил… Крокодил! Продемонстрируй даме, что ты — человек воспитанный!..

Он опять очень громко, с неприятными нервными интонациями захохотал: ломтик булки слетел у него с языка и плюхнулся в банку, а из ранки над бритостью рта, обметанного воспалением, показалась, темнея и набухая, овальная капелька крови.

Франц слизнул ее и дернул, как командир, подбородком:

— Крокодил! Кому было сказано?..

Ивонна подумала, что он так шутит, — потому что ожидать от Франца можно было чего угодно, — однако, не успела она опомниться и сообразить в растерянности, что к чему, как встряхнувшийся Крокодил действительно, с совершенно неожиданным для него изяществом, подхватил ее руку, поднятую было для протестующего гневного жеста, и, неуловимо склонившись, губами, лоснящимися от рыбьего жира, очень ловко поцеловал ее в розовые чистые ногти:

— Поручик Рагоба — к вашим услугам!..

Он даже умудрился каким–то образом щелкнуть стоптанными, порыжевшими, просящими каши ботинками, а согбенная прежде грудь под его рубашкой, заколотой на булавки, вдруг выкатилась колесом.

Впрочем он тут же опомнился и добавил обычным, гораздо более подходящим к его внешности тоном:

— Извиняюсь, конечно, хозяйка… А водочки у вас не найдется?..

— Да–да, — сказал Франц. — Крокодил в самом деле из офицеров. Командир особого взвода дворцовой охраны. Лейб–гусар, имел Золотое оружие… До чего доводит человека страсть к алкоголю… Но стреляет он все равно — как бог. Между прочим, ты налила бы действительно — по сто пятьдесят, с мороза…

И Франц сделал выразительный жест — двумя выставленными из кулака немытыми пальцами.

Словно поднял ими невидимый тяжелый стопарик.

— А?.. Сестрица?..

Пришлось достать им бутылку, сохранившуюся еще с Нового года.

Однако, выпить они все равно не успели.

Потому что едва Ивонна поставила перед ними две треснувших стареньких кружки, которые было не жалко, и едва Крокодил, вдруг задрожавший от нетерпения, желтой крепью зубов содрал с бутылки зеленую жестяную нашлепку, как из коридора, идущего мимо кухни, откуда–то из самой его глубины, долетело двукратное деревянное стуканье, и немедленно вслед за этим всхлип испуганного до смерти человека.

Все они так и застыли.

Причем, в правой руке у Франца мгновенно зачернел пистолет, и такая же опасная, полная смерти игрушка, будто жаба, выглянула из жилистого кулака Крокодила.

А бутылку он уже — в мгновение ока — совершенно беззвучно поставил на столик.

Пауза была страшная.

Франц прищурился.

— Так–так–так… — недобро сказал он. — А мы здесь, оказывается, не одни… Интересно… Крокодил! Ну–ка — выскакиваем по команде!..

Он еще больше прищурился, по–видимому, на что–то решившись, пистолет его, как на пружине, упруго метнулся вверх, вздулись жилы на тонкой, давно не мытой, цыплячьей шее. Ивонна и сама не могла бы сказать, как это у нее получилось, но она вдруг, опередив их обоих, в какие–то доли секунды очутилась у двери и, загородив ее так, чтобы они отсюда не вышли, выставив перед собой обе ладони, яростно, будто кошка, зажатая в угол, наморщившись, прошипела:

— Не надо…

Тогда Франц ни с того ни с сего, как в борделе, гаденько ухмыльнулся.

— Я все понял, — подмигивая, сказал он. — Это — твой хмырь, с которым ты последнее время трахаешься… Из школы — который… Точно?.. Ну, эта рожа, по–моему, уже давно заслуживает…