Владислав Выставной - Бес

– Вроде чисто, – бодро сказал Илья. – Глядишь, так и выберемся из этого замеса.

Шон бросил на него короткий взгляд и поднял арбалет. И то дело: не время расслабляться. Коридор вывел в обширное помещение, очевидно склад. И тут же настроение изменилось.

Выхода не было. Были огромные, в два человеческих роста двери холодильных камер. Напарники обошли склад, забитый штабелями ящиков и поддонами с упаковками.

– Но как-то все это попадает сюда? – нахмурившись, сказал Илья.

– Грузовой лифт, – Шон кивнул на обшарпанные железные створки. – Наверняка управляется не отсюда.

Илья подошел, навалился на створку лифта, пытаясь сдвинуть с места. Та даже не шелохнулась.

– Придется повозиться, – бодро сказал он.

Но повозиться им не дали. Приглушенно грохнуло – так вылетела вышибленная дверь в начале коридора. Стало слышно, как, надсадно дыша и тяжело ступая по бетонному полу, что-то большое стало приближаться по коридору.

Выяснять, что это такое, желания не было. Не сговариваясь, люди уперлись в мощные рукояти дверей холодильника, сдвинули их настолько, чтобы втиснуться внутрь. Шмыгнули в темноту холодильной камеры и, навалившись изо всех сил, задвинули дверь обратно.

Явственно щелкнул замок. Ловушка захлопнулась.

И вовремя. Снаружи на крепкую дверь будто обрушилось торнадо. Хаотично сотрясая металл, оглашая пространство приглушенным ревом, за дверью металось что-то огромное, сильное, злобное. И, надо полагать, голодное.

Недолгая пауза сменилась новым приступом ярости. Затем одиночный удар, словно монстр бросился на дверь с разбегу – настолько мощный, что прогнулся металл огромной холодильной двери. Удар следовал за ударом, и беглецы уже начали сомневаться в прочности своей последней защиты.

Внезапно то, что так активно ломилось сюда снаружи, прекратило свои попытки. Может, устало, а может, решило затаиться и выманить беглецов наружу. В любом случае появилась возможность перевести дух и осмотреться.

Кромешную тьму несколько рассеивал свет от индикаторов температуры. И эта температура сама по себе удивляла. Здесь не было лютого холода глубокой заморозки. Более того – не было и температуры внешней среды.

Здесь было просто жарко. Жарко и влажно, как в тропиках.

И еще – тяжкое, непереносимое зловоние.

Шон нацепил на лоб фонарик на эластичных лямках, сдернутый с полки здесь же, в супермаркете. Коснулся кнопки – и неожиданно яркий свет прорезал тьму холодильника.

Они стояли молча, созерцая сюрреалистически страшную картину. Вряд ли что могло испугать этих двоих, прошедших глубины ада. Просто есть вещи, привыкнуть к которым невозможно.

– Вот, значит, куда они стащили тела, – проговорил Илья. – И все, что хранилось здесь, – в одну кучу.

– Это новое Логово, – сказал Шон. – Видишь эти кожистые мешки? Вон, шевелятся. Это что-то вроде коконов. Яйца. Скоро из них полезут новые твари – а корм уже под ногами. Активный мутаген ускоряет процессы роста в сотни раз.

– Хреновое мы выбрали место, чтоб спрятаться, – заметил Илья.

– Не дадим им шанса, – жестко сказал Шон, сжимая в ладони большой нож, прихваченный в кухонном отделе. Илья кивнул и поднял «трофейный» тесак.

Это было похоже на сумасшедшую вакханалию смерти. Они бросились на груду мертвых человеческих тел, среди которых плотными рядами пульсировали созревающие коконы. Шон начал первым – с ходу ткнул ножом в плотный кожистый мешок. В лицо ему ударило струей горячей тошнотворной жидкости, под ножом что-то задергалось, оглашая холодильник истошным визгом. Было ощущение, что сидевшие в прочих коконах услышали этот звук боли: мешки задергались, пошли мелкими волнами. Один из них лопнул, и наружу полезла маленькая оскаленная пасть, обладающая, тем не менее, острыми зубами и парализующим волю криком.

– Не дай ему уйти! – заорал Шон.

Но Илья уже заметил нарождавшегося монстра и снес ему голову взмахом тесака. Происходившее дальше напоминало жерло мясорубки, перемалывающей тухлое мясо. Они рубили, кололи, кромсали и добивали все, что шевелилось. Некоторые, вроде бы уже мертвые, эмбрионы вдруг начинали ползти к своим убийцам и щелкать недоразвитыми челюстями. И тогда приходилось отвлекаться на них снова. Потеряв счет времени и уничтоженным коконам, люди чувствовали лишь злобу и омерзение.

Когда с последним зародышем тварей-убийц было покончено, они устало растянулись прямо на груде человеческих тел. Тишину нарушало лишь их неровное дыхание и чавкающие звуки расползавшейся из-под трупов ползучей сельвы: там, куда приходит мутация, приходит и сельва. Она будто бы помечает границы мутагенной среды, отсекая ее от привычного человеку мира.