Сергей Тармашев - Холод. Неотвратимая гибель

«На синем море… на белом камне… сидели… три сестры…» — тихо гудел в ушах порыв ветра.

«Батюшка Огнебог… ты всем Огням Огонь… ты всем Богам Бог…» — вторил ему шелест осыпающегося с исполинских сосен снега.

Сон вновь окутывал его, и заснеженная тайга неслась дальше, словно под крылом челнока.

— Дарьяна, как наш гость? — сквозь истончающуюся дремоту пробились слова на чужом языке, но их содержание оказалось для Майка вполне понятным, как тогда, в лесу, со стариком и совершенно жутким медведем. Тяжёлый бас, видимо, принадлежал крупному мужчине.

— Ещё четыре дня надобно, — негромко произнес совсем рядом тот самый женский голос, что витал в его сне внутри ветра. — Непросто басурманина исцелять. Образы Крови чужие, уж больно слабые, откликаются плохо, выздоровление идет медленно. Покуда нельзя его будить, пусть спит.

Майк почувствовал, что его затылок лежит на чьей-то теплой ладони и кто-то осторожно поднимает его голову. Край деревянной кружки коснулся его губ, и шелест ветра велел ему пить. Он послушно выпил какую-то горячую жидкость и вновь ощутил под головой подушку. По телу растеклось приятное тепло, сознание стало легким, будто собралось унестись в сон вместе с пением лесных птиц, и Майку захотелось посмотреть на источник говорящего ветра. Он открыл глаза и увидел прямо перед собой женское лицо. Женщина была немолодой и очень доброй, Майк понял это сразу, едва её голубые глаза посмотрели на него. Но в следующий миг у него перехватило дыхание. Соломенные волосы женщины, заплетенные в длинную косу, на уровне лба перехватывала неширокая повязка, голову венчала ажурная диадема, собранная из серебряных кругов, связанных друг с другом ажурным плетеным ободом, и каждый дюйм всего этого содержал свастики. Зловещие символы были везде: выгравированы на диадеме, вышиты на повязке, выдавлены на ушных клипсах, даже ворот и рукава её белых одежд покрывала свастичная вязь. Глаза Майка расширились от ужаса, он дернулся, вжимаясь в подушку, и женщина нахмурилась. Она устало вздохнула и коснулась его лба ладонью, внезапно оказавшейся горячей, словно медицинская грелка.

«Спи…» — приказал ему ветер, и волны тепла побежали от женской ладони по всему телу.

Его веки потяжелели, тело расслабилось, и Майк погрузился в сон, мгновенно забыв о страхах.

Когда он проснулся в следующий раз, вокруг никого не было. Пару минут Майк лежал, всматриваясь в полумрак освещенного масляными лампами помещения, и старые тревоги вновь зашевелились у него в голове. Он находился в дикарском жилище, сложенном из бревен, это точно. Комнат в нем имелось несколько, ему досталась довольно просторная, с парой окон, за которыми сейчас стояла темнота. Деревянные поверхности помещения обильно покрывала искусная резьба, главными элементами которой были свастики всевозможных форм и вариаций: гнутые, ровные, плавные, многолучевые и ещё какие-то, рассматривать времени не оставалось. Он попал в логово фашизма! Необходимо бежать, пока предоставляется возможность. Его арктическое снаряжение лежало на массивном дубовом столе, стоящем неподалеку от его кровати, такой же тяжелой и деревянной, с резными спинками, отмеченными всё той же свастикой. Майк, стараясь двигаться тихо, встал с кровати и обнаружил, что на нем нет никакой одежды. В помещении было настолько тепло, а постель оказалась столь мягкой и приятной на ощупь, что он совершенно не замечал этого, пока лежал. Он завернулся в одеяло и панически заозирался. Фашисты отобрали у него одежду, чтобы не дать совершить побег! К счастью, она тут же нашлась рядом со снаряжением. Майк не сразу узнал выстиранную и выглаженную, аккуратно сложенную стопку своих вещей. Он ещё раз более тщательно огляделся, убеждаясь, что в темных углах не притаились его тюремщики, и схватил со стола одежду.

И замер, пораженный внезапным открытием. Его мертвая рука ожила! Она слушалась его, как прежде! Это было невероятно, но это было! Он даже поморгал и ущипнул себя, убеждаясь, что не спит. Рука была живой и послушной, мышцы уже начали восстанавливаться от былой атрофии, и на коже отчетливо виднелись полностью затянувшиеся шрамы от пробившей её стрелы. Пальцы сжимались и разжимались, локтевой сустав сгибался и разгибался, кисть поворачивалась! Майк, всё ещё не веря такому счастью, оторопело посмотрел на тихо потрескивающий внутри масляной лампадки животный жир. Это сделали люди, не знающие электричества?! Вылечили мертвую руку, от которой открестились лучшие специалисты Новой Америки, оплота передовых научных технологий?! За несколько дней? Кстати, а сколько дней он тут находится? И почему никого нет? Немного подумав, Майк пришел к выводу, что если бы фашисты хотели его убить, то им не имело смысла лечить ему руку. Эта мысль несколько успокоила его, и он принялся одеваться.