Андрей Орлов - Сибирь 2028. Армагеддон

– Заворочалось у него, – всплеснула руками Ольга, насилу сдерживая хохот. – Пубертатный ты наш. Не рановато?

– Да не, в натуре, – задумчиво гнул свою линию Кузьма. – Вот на других теток смотрел, ничего не ворочалось, на тетку Олю смотрю – тоже ноль, а вот на тех…

– Напрасно, Кузьма, – рассудительно сказал я. – Ты еще нашу тетю Олю не видел без… – Ольга выразительно кашлянула, и я заткнулся.

Потом мы умирали от хохота, и совсем стало весело, когда из трюма выбрался Молчун со здоровенной рыбиной в зубах, пристроился от нас подальше и стал ее жадно поедать.

– Не пропадем, – заключила Ольга. – Блин, как же я ненавидела в детстве рыбалку…

Последнее потрясение за этот день – это было что-то новенькое! Мы продолжали сидеть на палубе, наслаждались относительно чистым морским воздухом и не заметили, как в дымке над головой вдруг обозначился просвет. Буквально на несколько мгновений из марева дыма выбралось что-то желтое, яркое, мазнуло торопливо палубу, повергнув нас в трепет, и снова скрылось за клубами!

Мы боялись пошевелиться, смотрели с ужасом друг на друга. Потом, не сговариваясь, задрали головы. Но просвет уже затянулся традиционной для наших мест пепельной мглой.

– Что это было, люди? – со священным трепетом таращился на меня Кузьма. – Ну, ни хрена себе…

– Тебе еще многое предстоит узнать об этом мире, дружок… – хрипло вымолвил я. – Ты не знаешь, что такое море, кто такие дети, что такое солнце…

Глаза у Ольги блестели от слез. Она смотрела в небо, часто моргая, губы что-то шептали. Возможно, правы «бывшие интеллигентные люди», уверяющие, что дым над планетой не может держаться вечно. Рано или поздно он развеется – если не разразится, конечно, очередное разрушительное землетрясение. А может, нам всем померещилось? Небеса имели что-то сообщить?

Мы сидели тесным кружком, не чувствуя холода. Подошел наевшийся Молчун, облизнулся, заразительно зевнул, улегся рядом. Мы могли прожить еще час. Или год. Или несколько десятилетий… Я смотрел на эту компанию и понимал, что теперь эти трое – моя семья. Самые близкие родственники. Нас может стать больше, но только не меньше. Удалишь любую четвертинку – и будет очень больно…