Андрей Гребенщиков - Обитель снов

– Аз есьм царь, смерд ты вонючий! – автоматически откликнулся Никита, повторяя когда-то услышанный отзыв на дядюшкин подкол.

Несмотря на излишнюю эмоциональность отзыва, барабанщик пришел от него в восторг:

– Ха, наш человек! Фишку рубишь! Давай знакомиться, я – Толик, для друзей – Толямба.

– Я – Ник, для «незнакомых» друзей – Кузнецов.

– Кузя? – Толямба даже сквозь противогаз выглядел удивленным. – Черт, точно, он же говорил! – абориген покосился на Володю, до сих пор пребывающего в ступоре. – Ты же его племянник?

– Племянник, ага, – теперь растерялся Ник. – Только не его…

Непоседливый Толик безуспешно попытался осмыслить сказанное, но, похоже, не преуспел.

– Ладно, потом разберемся, кто кому племянник. Поехали к нам!

Володя, к тому времени уже вернувшийся за руль, раздраженно засопел. Ехать к неадекватным людям в гости не хотелось, к тому же дороги он не знал.

– Толямба, ты хоть направление покажи!

– Ну даешь, товарищ дорогой! Память отшибло?

Желая прекратить затянувшееся цирковое представление, Арех снял с головы ПНВ и стащил на шею респиратор.

– Дружище, ты меня ни с кем не путаешь?

– Я не понял, – Толик почесал лоб прямо сквозь противогаз. Опомнившись, он по примеру Володи освободил лицо. За резиновой маской скрывался рыжеволосый круглолицый мужичок неопределенного возраста. – Ты кто? И где Шура?

– Я – Вова, а про местонахождение Шуры…

Никита первым сообразил, что к чему, и, гордый своей догадливостью, коей он обычно не блистал, выпалил:

– Шура Кузнецов – это мой дядя! И машина его…

Мигом насторожившийся Толик грубо прервал юношу:

– Так где твой дядя?

Дружеский настрой обознавшегося аборигена сменился на враждебность и недоверие.

– Дядя умер… Его убили. В Метро. – Ник кожей ощутил исходящую от рыжего угрозу. Вместо объятий в любую секунду стоило ожидать самого худшего. Аборигены на своей территории, к тому же внутри «Волка». – Диаспора наняла убийцу… Мы с Володей отомстили… Броневик достался мне по наследству…

Встревоженные мысли диким роем вились в голове, мешая сосредоточиться, заставляя заикаться и делая речь сбивчивой и подозрительно неуверенной.

Как и следовало ожидать, Толямба истолковал неуверенность людей, оказавшихся в чужой машине, по-своему.

– Рули, рулевой, на перекрестке направо пойдем, а ты, «племянник», не вздумай рыпаться, – рыжий продемонстрировал ему свой ПМ. – На базе разберемся, кто убийца, а кто мститель.

Ник оказался прав, их ждала очередная блуда. Какая по счету?

Машина недолго кружила по деревне. В конце концов рыжий Толик приказал остановиться у невзрачного двухэтажного домика.

– Глуши мотор, приехали, – злобная версия рыжего нравилась плененным путникам много меньше, чем вызвавший недоумение барабанящий в окно весельчак. – Добро пожаловать, гости незваные-самозваные.

– Шуточки-прибауточки? – совсем нелюбезно, без тени страха переспросил Володя. Его обычная насмешливость никуда не делась и под дулом пистолета.

– Шуточки, ага, – кривая ухмылка Толямбы исчезла под натянутым противогазом. – Топайте, залетные. И не дурите. Больнее будет. – Недоброе обещание прозвучало из-под резинового «намордника» совсем глухо.

Дурить никто не собирался, погибать под пулями переменчивого в настроениях аборигена в сегодняшние планы ни у Ареха, ни у Никиты не входило. Хотя броневик оба покидали с тяжелым сердцем: удастся ли еще вернуться к ставшему родным «Волку»?

– Двигайте ногами, малахольные!

Вылезшие из кузова товарищи Толика – два человека и «щенок волколака» – наблюдали за пленением путников, которых несколько минут назад радостно встречали, с нескрываемым удивлением.

– Толямба, ты чего творишь, рыжий черт? – Один из товарищей, судя по женскому голосу, оказался товаркой.

– Это ни фига не Шура, – в резком указующем жесте Толика читалась нескрываемая враждебность. – Лиходеи метрошные… Пусть Главыч разбирается, что за типы на кузнецовской машине разъезжают, а пока я глаз с них не спущу.

– Параноик, – женщина не одобрила поступка рыжего, но тон ее переменился, удивление сменилось настороженностью. – Не бойтесь, – теперь она обращалась к пленникам, – если вины за вами нету, то и мы зла творить не будем. Но…

Больше она ничего не сказала, однако это веское, многообещающее «но» показалось Нику пострашнее Толямбовского огнестрела. Суровая самка…

Вопреки ожиданиям юноши, в дом их не повели: пройдя через двор с укрепленными металлическими плитами воротами, процессия направилась в подвал. Молчаливый абориген, тот, что до сих пор не проронил ни слова, отбил по наклоненной под большим углом двери сложный условный сигнал, а «волколак» по команде протяжно завыл, выводя нечто тоскливо-собачье («которое бывает только от жизни кусачей» – дядина присказка всплыла в сознании Ника как всегда кстати).