Вадим Проскурин - Мифриловый крест

На краю леса показался человек, он приближался неторопливым шагом и скоро через амбразуру стало видно, что это огромный лохматый амбал в серой монашеской рясе. Подойдя метров на сто, амбал разинул пасть и крикнул зычным басом:

- Аркашка!

Аркадий прошипел что-то неразборчивое, но явно нецензурное. Амбал не унимался:

- Аркашка! Выходи, подлый трус!

Аркадий решительно шагнул вперед и полез на частокол.

- Что надо? - крикнул он.

- Пускай твои люди открывают ворота, выходят и строятся здесь, сложив оружие. Тогда им сохранят жизнь. Слово митрополита.

Бородатый пушкарь, переворачивавший в костре раскаленный прут, вздрогнул и уронил его, а потом украдкой перекрестился. Видать, слово митрополита - это по местным меркам круто.

Аркадий слез с частокола и вернулся к нам. На него жалко было смотреть.

- Это конец, - прошептал он. - Слово митрополита…

Усман смачно сплюнул в снег и сделал два шага вперед.

- Я вашего митрополита… - пробормотал он, поднял автомат, так, чтобы снаружи не было видно ствола, и дернул предохранитель. Предохранитель дважды щелкнул. Усман тщательно прицелился и сделал одиночный выстрел, именно одиночный, а не парный.

Во лбу монаха расцвел алый цветок и монах рухнул наземь как подкошенный. Крест у меня на груди задергался , я прыгнул вперед, чтобы Усман не выпал из области действия амулета. Аркадий повторил мой прыжок. Крест успокаивающе замерцал и я понял, что для меня нет необходимости быть рядом с теми, кого я хочу защитить. Крест прикроет всех. Расстояние не играет роли, играет роль вникновение , - прошептал крест.

В воздухе запахло гарью. Я растерянно огляделся по сторонам, но не заметил ничего горящего.

- Стены поджигают, - выдохнул Аркадий, - сволочи.

Он сделал шаг в сторону, поднял крест и покрутился на месте, изображая радар.

- Не пойму, - простонал он, - они везде.

Я попытался обратиться к кресту, я попросил его сообщить, где враги, но крест проигнорировал мои попытки.

Поверх частокола появились первые языки пламени. Мокрое заснеженное дерево горело так, как будто его долго сушили, а потом положили в печку с трубой и поддувалом. Явное колдовство.

Теперь горела вся стена и в амбразуры ничего не было видно. Частокол излучал такой жар, что поневоле пришлось отступить.

Бойцы молились. Кто-то стоял на коленях, кто-то предпочитал совершать последнюю прижизненную беседу с всевышним стоя, подняв лицо к небу. Со стороны внутренних построек доносился женский плач, к которому примешивался детский. Врагу не сдается наш крейсер "Варяг"… блин!

Ворота рухнули. Еще несколько минут, и рухнет стена, и тогда мы будем как на ладони перед невидимым врагом. Аркадий засуетился, он начал кричать на солдат и они один за другим отвлекались от прощания с жизнью и начинали отступать к домам и амбарам. Пушкарь плюнул в костер и потащил мортиру куда-то назад.

- Надо отходить к домам, - сказал Аркадий, обращаясь к Усману, - сейчас рухнет стена.

- Зачем отходить? - спросил Усман. - Чтобы изжариться внутри?

- Они не смогут сжечь все! - воскликнул Аркадий. - То есть, если их и вправду двадцать, то смогут… но иначе все равно ничего не сделать! Не сдаваться же!

- Сергей, - обратился ко мне Усман, - каков радиус действия у твоего амулета?

- Дело не в расстоянии. Он прикрывает нас троих, это как минимум…

- Понятно, - сказал Усман, - пошли.

Он разбежался и прыгнул в огонь. Я последовал за ним.

Я промчался сквозь пламя, которое оказалось не таким уж и страшным, и совсем меня не обожгло, и вылетел на заснеженную поляну. В двух шагах валялся труп монаха с дырой во лбу, рядом стоял Усман, настороженно водивший стволом из стороны в сторону.

- Где они? - воскликнул он. - Ты их чувствуешь?

Я никого не чувствовал, я попытался обратиться к кресту, но он не ответил.

- Я не… - начал я и рухнул на спину.

Потому что в мою грудь ударила пуля.

Хорошо, что сейчас не лето. Будь сейчас лето, я надел бы бронежилет поверх остальной одежды и неизвестный стрелок, то есть, стрелец, стал бы целиться в голову, а не в грудь. Хотя, кто его знает, может, он и целился в голову, трудно метко стрелять из гладкоствольного ружья.

Над ухом гулко гавкнул подствольник и через две секунды лесную глушь огласил взрыв осколочной гранаты. Я поднял голову. Два-три неясных силуэта промелькнули между деревьями метрах в ста впереди, я полоснул короткой очередью и в воздух полетели хлопья снега и куски обломанных веток. А потом из леса донесся нестройный залп.