Александр Зорич - 21.4.Комбат и Тополь - Полный котелок патронов

— Вот. Держи.

— Но тут только штука, — протянул Шестопалов, вдосталь пошуршав зелеными купюрами.

— Бери штуку, пока дают, товарищ ефрейтор. И имей в виду, что эту штуку я тебе даю просто потому, что люди должны помогать друг другу. Просто потому, что у меня из-за того, что я ишачу с утра и до ночи в Зоне, какие-то деньги водятся, а у тебя, судя по всему, нет. То есть с моей стороны этот жест — чистая благотворительность. Эти купюры — они, так сказать, идут в фонд помощи жертвам генетических экспериментов профессора Вениамина Тау.

Шестопалов подавленно молчал. А я продолжал поточить:

— У меня лично нет никаких интуиций по поводу этого винчестера, Шестопалов. Я попробую отдать его специалистам. Но чтобы отдать его специалистам, мне придется снова же заплатить деньги. Потому что специалисты — они, сука, ушлые. И деньги трындец как любят. Потом, если на этом винчестере что-то найдется, я попробую это «что-то» продать. А кому продать? Сразу мне приходит в голову только Рыбин. Помнишь такого крутого перца? Ну а если у Рыбина уже есть такой же винчестер? Или, по-твоему, что скоммуниздил ты не мог скоммуниздить сам Рыбин со своим спецназом?

Ответом мне было сосредоточенное молчание. Похоже, я плевал прямо в нежную ефрейторскую душу.

— В общем, хочешь — бери деньги. А не хочешь — сам возись с винтом, звони Рыбину, я даже телефончик тебе мобильный могу дать по дружбе. Напорешься на секретаршу — скажешь, что от Володи Комбата.

Дослушав меня, Шестопалов встал, сделал рожу кирпичом, сложил полученную от меня наличность пополам, заткнул ее в задний карман брюк и, ни слова не говоря, удалился.

Лишь только возле дверей «Лейки» он остановился, словно бы что-то припомнив. Обернулся ко мне. И, не глядя мне в глаза, сбивчиво пробормотал:

— В общем, спасибо. Ну и заодно досвидос.

«Досвидос» — это значит «до свидания», помнил я.

Наступал вечер и этот вечер отнюдь не обещал быть томным.

Отвалившись на спинку диванчика, я сидел за своим любимым столиком и ждал… да-да, Рыбина! И это ожидание пробуждало во мне ощущение дежавю, в простом народе известное как «где-то я все это уже видел».

В левой руке у меня был стакан с первосортным французским кальвадосом цвета меди. В правой руке дымила пузатенькая сигара — хоть я и не курю, купил ее втридорога чисто для понта.

На столе передо мной лежал тот самый винчестер, который я приобрел у обнищавшего ефрейтора Шестопалова. Но я не смотрел на него. Был физически не в состоянии — до того он мне остохренел.

А на неширокой сцене нашего бара, перед вечно фонящим микрофоном, репетировала свой номер певица Мышка. Да-да, такой у певицы был сценический псевдоним.

Мышку принесло в наши края ледяным ветром эмансипации от мамы и папы. История была стандартной: сама из провинции, не поступила в столичный Институт искусств им. Киркорова, на экономический поступать не стала из чувства протеста, в пух и прах рассорилась с родителями, уехала в никуда, искать счастья и правды жизни, и теперь распродает остатки качественного домашнего воспитания, а именно умение что-то там такое петь под аккомпанемент знающего десять тысяч песен синтезатора.

Уже две недели Мышка строила мне глазки и, что называется, не давала проходу. Как видно, я казался ей представителем той самой «реальной жизни», в поисках которой она смылась из шипящих шампанским столиц в эту задницу.

Скажу честно, мне Мышка совсем не нравилась. Точнее так: она, возможно, понравилась бы мне, если бы я был лет на десять моложе. А так… Хуже малолеток — только малолетки, прикидывающиеся взрослыми.

Мышка поправила прическу, отклячила попу (ей казалось, это страшно эротично) и, включив музыку для аккомпанемента, запела тоненьким девчачьим сопрано:

Все, кто был в ту минуту баре, заулыбались — песенка про ландыши, скажу по своему барному опыту, который у меня немалый, всегда собирает аплодисменты и такие улыбочки. А где аплодисменты-улыбочки — там и щедрые чаевые. Мышки на них живут, делают себе эпиляции и покупают пояса для чулок.

Тем временем настало время припева и Мышка принялась азартно горланить:

На «сталкере Вове» я встрепенулся. Судя по тому воздушному поцелую, который мне послала певица со сцены, под «сталкером Вовой» имелся в виду я.