Олег Верещагин: Чужая земля

— Ты же не один туда из наших, — усмехнулся я. Денис снова кивнул:

— Не один, но я хотел с тобой… Ладно, — он соскочил наземь и расстегнул куртку. — Вот… это тебе. На память, в подарок и все такое.

Я обалдел. Действительно обалдел, потому что такого не ожидал.

Два года назад, когда нам исполнилось по тринадцать лет, мы получила разрешение на оружие. Многие тут же бросились покупать первое, что попадется; я — нет. Меня вполне устраивал школьный арсенал, а свое собственное оружие выбирать нужно тщательно и тогда, когда в нем и в самом деле будет нужда. Тем более, что отец обещал помочь. А вот Денис оказался исключением. Его двоюродный брат — он был намного старше и служил в десантно-штурмовых войсках — привез Денису РАП ТБ-98. Настоящий ручной автоматический плазмомет «Тула-Баранников», тридцатизарядный, отделанный серебром и самшитом, в полированной кобуре, выложенной изнутри алой кожей. Не штучный образец, а сделанный на заказ!

И вот сейчас Денис протягивал кобуру с ТБ мне. Длинный ремень из мягкой коричневой кожи покачивался у его колен.

— Ты чего… серьезно? — выдохнул я, не смея поднять рук и прикоснуться к этому чуду.

— А чего? — Денис неловко вздернул плечи. — Зачем он штурману, это же планетарное орудие… А ты… если ты будешь в ОВИ… там как раз… Ну, бери, что ли…

— Подожди! — я дернулся. — Пошли, я сейчас тебе свою полевку отдам…

У меня был отличный полевой нож, настоящий русский, с вытравленным на лезвии девизом «РА» — "РОССИЯ ИЛИ СМЕРТЬ!" И не подделка, а настоящий нож из годов Безвременья. Такими сражались с бандами «витязи» «РА». И я бы сейчас его отдал, не задумываясь, потому что внезапно понял — Денис мог бы быть мне настоящим другом… но он покачал головой:

— Не надо, Игорь… Мне для тебя ввек не отдариться… — потом неожиданно обнял меня, отстранился и пошел, оставив кобуру на скамье. Я его окликнул, но он отмахнулся, а потом крикнул на ходу:

— Если буду нужен! Один визит — и я у тебя! Где бы ты ни был!

И — ушел.

Я помедлил. Поднял ТБ, осторожно повесил на плечо.

Оттянув его боевой тяжестью, кобура сурово повисла точно под правой ладонью — у бедра.

Моя комната была уже нежилой. Отдельно стоял рюкзак с упакованными личными вещами. Отдельно — контейнер с тем, что надо было отправить домой, куда я сам не собирался заезжать. Системы жизнеобеспечения ещё работали, но робот-уборщик уже привел комнату, где я прожил девять лет, в тот стерильно-нежилой вид, который яснее ясного говорил: тут уже нет хозяина. До первого октября, когда сюда вселят тихого, слегка оглушенного первоклашку…

Привалившись плечом к косяку и приказав двери закрыться, я вдруг остро и ясно ощутил свою бездомность. Тут я уже чужой. В Верном… в Верном я никогда и не был своим, если подумать. Домом на каникулах для меня всегда были мои родители. Где они — там и хорошо. А что теперь?

— А теперь — начинается взрослая жизнь, — громко сказал я в тишину комнаты. И это было правдой. До совершеннолетия мне оставался еще год и номинально лицей сохранял надо мной опекунство. Но реально у нас, «элиты», с этим было проще. В сущности, я мог идти, куда хочется и делать, что желаю.

Девять лет обучения и воспитания гарантировали, что я не сделаю глупости и не совершу преступления.

Может быть, прямо сейчас нанести визит по коду и принять предложение господина из ОВИ? Я задумался и понял, вдруг, что очень-очень устал. Нас всегда учили, что безделье — это страшный грех, что работать интересней, чем отдыхать, и я верил в это. Да и как было не верить, если Галактика была такой огромной, интересной и зовущей, жизнь — такой долгой, а сделать надо было успеть так много! Но сейчас я не годился для работы. Я знал, что такое бывает у взрослых. Человек вдруг остывает, как брошенный в росу уголек. Это не страшно. Ему просто надо отдохнуть, а там все завертится опять. Наверное, просто все сложилось так, одно к одному — мое одиночество, напряжение последних трех лет, тяжелые экзамены, сегодняшние мысли, мое решение о том, что делать дальше — что мне этот отдых требовался раньше, чем остальным. И я знал, что никто не ткнет в мою сторону пальцем, обвиняя в лодырничестве и существовании за чужой счет.

Четыре года назад преподавателю социоистории долго пришлось растолковывать нам смысл слова «бездельник» как социального явления.

Проще говоря, мне нужно было место, где никто не знает меня, я не знаю никого, где тихо и не стучатся в двери глобальные проблемы. В конце концов, этот год можно использовать, чтобы написать аспирантскую работу геологии и получить первое гражданское звание…