Сергей Вольнов: Звездный меч

В каждой жизни, повстречав Единственного, оказываешься на распутье. И приходится выбирать дорогу. Одну из трёх.

[[...три дороги судилось нам. / Одна в разлуку, другая в любовь, / А третья та, что ты нашёл...]]

Так уж вышло, что в этой жизни Номи судилось быть Третьей.

...В подружки тактично пристраивалась Душечка, жаждущая предоставить себя в амплуа «подушки для слёз», однако Номи — мягко и вежливо, но непреклонно — избегала тесного сближения.

Тити смотрела всё понимающими глазами, горестно качала головой. И не прекращала попыток вышибить клин клином, суля познакомить «с потрясным мальчиком, мать! Вот увидишь, продолжение будет ещё лучше начала! Второй шанс каждой положен!». Номи улыбалась и качала головой — ноу. Никаких продолжений... А подруга ей не была нужна: зачем подруга, когда у тебя есть настоящий Друг, которому от тебя ничего не нужно, но который готов отдать тебе практически всё — и разум и тело...

Вот именно — «практически». За исключеньем ма-ахонькой такой малости. Души. А без этой всеобъемлющей, космосоподобной «малости» и тебе от него ничего не нужно. «Всё, что ты мог мне дать, любимый, — думала Номи, — ты уже мне дал. Со всей искренностью, на которую лишь ты способен, от всего тела даровал...»

[[...yesterday...]], — сосредоточив в себе всю грусть разлук и расставаний всех времён и народов, звучала гениальная мелодия древнеземной группы. Участники которой, несомненно, обрекли себя на бессмертие: как известно, пока звучат твои песни или читают твои книги, ты не умрёшь.

В переводе со спама на корус это, конечно же, значило «вчера».

...Но рассеяться подобно радуге — конечно же не получилось. Сказать очень легко: «НЕТ МЕНЯ!» — а вот попробуй рассейся, когда любимый рядом. Он был рядом, и она знала, что нужна ему по-прежнему, нужна, нужна, нужна. Хотя бы в качестве подруги. И она постаралась. Ох как же она постаралась!..

И, невольно вспоминая Фею, — вернувшуюся к живым из иного, лучшего, мира, танцевать для тех, кого любила, — Номи жила, согреваемая искоркой осознания, что и Сол изо всех сил старается для неё.

Она знала, что ради неё он готов теперь на всё, даже умереть, не дождавшись явления пресловутой ещё одной. Чего ещё она, чуть ли не насильно записавшая его в Герои-любовники, могла теперь от него требовать?! Он же — не требовал ничего, он продолжал казниться тем, что «натворил». И не знал, как искупить. Он очень не хотел оказываться принцем, но она его уговорила, назначила, и он сыграл эту роль. Теперь играл другую, не главную и не героическую, но незаменимую. Оборот «как друг подружке говоря» навсегда приобрёл официальный статус...

Она казнилась тем, что натворила, казнилась из-за того, что он казнился, и без настоящего Друга просто-напросто пропала бы, рухнула в пропасть отчаяния. Их связывало нечто общее — чувство вины, а когда у двоих есть хоть что-то общее, это уже не столь безнадёжно...

«Друг — это тот, с кем тебе свободно и безопасно», — говорила она ему, подразумевая бескорыстие в отношениях. «Друг — это человек, о котором ты знаешь всё и, несмотря на это, продолжаешь его любить», — думала при этом, вслух не произнося.

«Если бы не это, я бы не чувствовала себя очищенной. А я по-прежнему, с той самой ночи, чувствую себя Чистой. Такою видел меня ты. Такую всю жизнь, ненавидя и презирая себя, не хотела в себе увидеть я, и увидела, лишь утратив очистителя. Если бы не это, Любимый, мы бы не смогли соединяться в снах, которые как бы и не сны, да. А мы ведь по-прежнему назначаем друг дружке свидания... и просыпаюсь я с мучительно-сладостным ощущением, названным мною реверберация». (Не путать с Реставрацией. Увы, невозможной!)

Этот образ появился в голове ещё утром, когда Он уходил от неё, унося на губах вкус последнего поцелуя. Обрывки музыкальных композиций, выхваченных из эфира мечущимся от боли сознанием, хаотически сменясь, звучали и перемешивались до мгновения, когда Он, прощально взглянув на неё от выхода, канул за мембраной люка...

Но в это мгновение вдруг наступила тишина. И пришла тьма. И лишь длящийся отзвук последней ноты, длящийся отблеск последнего взгляда Любимого, ушедшего к ненавистной Другой, связывали меркнущее сознание с невозможной, ужасающей, но такой невыносимо взаправдашней реальностью.

«Теперь вся жизнь моя — сплошь реверберация, — грустно иронизировала потом Женщина, познавшая вкус любви во всех оттенках, утешаясь лишь тем, что хотя бы Подруга, тем, что всегда остаётся со своим Принцем рядышком. — Тягостный провал времени, заполненный только тем, что называется реверберацией. Это когда звучание живёт ещё некоторое время после выключения его источника. Солнышко закрыто ненавистной тучей. Я, помня его свет и тепло, зябко кутаясь в воспоминания, всё-таки живу. Чаривныця недобитая».