Олег Шовкуненко - Оружейник. Тест на выживание

– А куда мы?

Андрюха сказал «мы», тем самым давая понять, что принял мое предложение.

– В санчасть. Я тут одного человека с того света вытянул. Хочу проверить, как там она… – Я замялся и поправился: – Как он.

– Она? – Леший все же расслышал. – Ты о той девчонке, что у тебя в БТР валялась без чувств.

– Угадал. – Я кивнул и двинулся по тропинке к убежищу. Леший зашагал вслед за мной.

Санчасть располагалась в здании четырнадцатиэтажки, по балконы второго этажа утопленной в глубины рукотворного холма. Чтобы попасть туда, пришлось прошагать половину убежища, его узкие, большую часть суток темные коридоры. Слава богу, сейчас в них горел свет. Лампочки висели через каждые пятнадцать шагов, а нанесенная на стену жирная красная линия служила той путеводной нитью, которая связывала вход в убежище и медицинский блок. Очень разумно. Даже человек, впервые попавший сюда, мог сразу найти дорогу, а значит, получить помощь, доставить раненого или обзавестись медикаментами.

Потратив всего минут десять, мы с Лешим оказались перед обшарпанной, но довольно мощной деревянной дверью, на которой красовался любовно выведенный красный крест, а ниже по трафарету набито слово «Санчасть». Вокруг было необычайно тихо. Возможно, именно эта тишина вернула меня к реальности и напомнила, что сейчас ночь. Кто знает, может, раненые, включая Лизу, уже спят, и наш визит им… вернее, ей, совсем не пойдет на пользу. Однако желание повидаться с девушкой становилось все сильнее и сильнее. Я должен был выяснить ее состояние. Сейчас. Немедленно!

Что со мной происходило? Непонятно. Может, хотелось заступиться за самого себя на суде своей же собственной совести? Ведь жизнь Лизы – это аргумент, весомый аргумент, который можно предъявить, когда другой бесстрастный, рассудительный и беспощадный Максим Ветров спросит: «А что сталось с майором Нестеровым? Почему ты, сволочь такая, оставил его, тяжелораненого, умирать в руинах на окраине города?» А впрочем, нет… не то. Сюда я притащился совсем не из желания обелить себя и замолить грехи. Я сделал это просто потому, что хотел увидеть Лизу, узнать, что ей лучше, что она поправляется. Эта милая, нежная девочка…

– Мы долго будем торчать перед закрытой дверью?! – вдруг прорычал у меня над ухом Леший. – Входим, что ли?

– Ага. – Я мысленно поблагодарил Загребельного за то, что он помог мне побороть нерешительность. – Входим!

Взявшись за ручку, я резко распахнул дверь. В нос тут же ударил сладковатый запах крови, перемешанный с горечью хлорки и медикаментов. Санчасть вовсе не выглядела погруженной в сон. Свет горел повсюду, только разной интенсивности. В прихожей, где мы сейчас стояли, это была лампочка сороковатка, ну а там, дальше, в комнатах… то есть в палатах, бывших когда-то жилыми комнатами, в них пылали сотки. Особенно ярко было освещено первое, самое ближнее помещение.

Именно из него и выглянула молодая женщина в белой косынке и, язык не поворачивался сказать, белом медицинском халате. Бросив на нас быстрый взгляд, она облегченно выдохнула:

– Фух, а я-то думала, что новых раненых принесли. – После этого своеобразного приветствия женщина повернула лицо внутрь помещения и сказала кому-то невидимому: – Доктор, это какие-то военные. Целые и вроде бы невредимые.

Женщина потеряла к нам всякий интерес и тут же юркнула назад. Судя по ее обращению «доктор», я понял, что перед нами медсестра, а врач, должно быть, чем-то занят, раз сам не сподобился подойти к двери. Ну что ж, раз так, то подойдем мы.

Я кивнул Лешему и двинулся вперед. До двери, из которой выглядывала женщина, было всего шагов пять. Оно и понятно, мы же не в каком-нибудь там госпитале, мы в обычной жилой квартире. Небольшие, плохо вентилируемые помещения с великолепной акустикой. Именно благодаря ей я и начал догадываться, какое зрелище ждет нас внутри. Негромкие голоса, приглушенный стон, бряцание инструментов. Операционная. Конечно, операционная.

Только я об этом подумал, как навстречу выскочил взлохмаченный мужик в забрызганном кровью халате и с большим эмалированным ведром в руке. Он не ожидал обнаружить нас так близко, поэтому отшатнулся назад, словно от нечистой силы.

– Виктор Ильич, ты ведро-то чем-нибудь прикрой, – послышался голос из операционной. – Нечего лишний раз народ пугать.

Когда людям что-либо запрещают, они подсознательно стараются это сделать. Вот и сейчас врач, а в том, что голос говорившего принадлежал именно врачу, не было ни малейшего сомнения, так вот, врач как бы предостерегал, запрещал постороннему глазу пялиться в ведро. И, конечно же, я и Леший тут же дружно сунули туда свои любопытные носы. Надо сказать, зря мы это сделали. Не знаю, как там Андрюха, но лично я об этом очень даже пожалел. Вид ампутированных человеческих конечностей, плавающих в кровавой пене, заставит содрогнуться кого угодно, даже бывалого солдата, за время войны повидавшего многое, очень многое.