Василий Сахаров - Дальний поход

– Ты меня прямо взбодрил.

– Надейся на лучшее и думай о будущем, а иначе здесь никак. Однако мой тебе совет: когда поведут тебя к могиле Кусаки, кидайся на ближайшего воина и умри сразу.

– Что так?

– Ну, кого вместе с вождём или великим воином хоронят, перед этим мучают сильно, так что лучше в бою сдохнуть, а то, знаешь, я тут уже такого насмотрелся, что просто оторопь берёт. Недавно дикари поймали одного из наших егерей и приговорили в захоронение положить. Его связали, вскрыли ему живот, достали из внутренностей желчь, и её один из молодых воинов выпил. Прикинь, егерь ещё живой и без всякого наркоза, а на его глазах желчь из родного тела пьют.

– Омерзительно.

– Это что, так, разминка…

– Родион, а где мы находимся?

– Какая-то заброшенная деревенька невдалеке от Иванькова.

Говорливый егерь рассказывал о многом, а я изредка задавал вопросы и обдумывал сложившуюся ситуацию, и так продолжалось до тех пор, пока не отворилась дверь подвала и на пороге не появился всё тот же дикарь в забавной юбке. Был бы я в норме, посмеялся бы над этим, а сейчас даже улыбнуться не могу. В подвал вновь потоком ворвался солнечный свет и свежий воздух, и «зверёк» что-то гортанно выкрикнул, видимо, дал команду на выход. Никитин встал и помог подняться мне.

– Вставай, братан, а то без воды останешься.

Первыми на поверхность вывалились селяне. Мы с Никитиным следом, и, как только вышли наружу, меня перехватил стоящий подле двери дикарь, не тот, что открывал дверь подвала, а другой, невзирая на тёплую погоду с головы до пят завёрнутый в огромную медвежью шкуру пожилой бородатый мужик. Он что-то сказал, но я ничего не понял, ахинея какая-то, язык вроде родной, и фраза прозвучала знакомо, однако смысла нет.

– Чего он хочет? – спросил я егеря.

– Говорит, чтобы ты за ним шёл.

– Куда меня, не знаешь?

Никитин хотел ответить, но покосился на дикаря, который посмотрел на него с угрозой, и, покачав головой, быстро отошёл в сторону, туда, где возле небольшого ручья стояли бочки с водой.

Мне осталось только последовать за «зверьком» в шкуре. Передвигался я с трудом, поэтому шёл медленно, но что необычно, дикарь меня не подгонял и не поторапливал. Мы прошли метров сто пятьдесят, добрели до очередного подвала, вокруг которого в беспорядке стояли походные жилища неоварваров и, по команде сопровождающего, указавшего рукой, на которой красовались длинные желтоватые ногти, я спустился вниз.

Крутые ступеньки, осыпающийся под ногами цемент и пара кусков ржавой арматуры. Дикарь легко подталкивает меня вперёд, по инерции я делаю несколько шагов и оказываюсь в центре жилого подвала. Здесь горит обложенный кирпичами костерок, а дым неровной кляксой утекает в пролом, раскинувшийся на потолке. Над костром стоит сваренная из гнутых металлических прутьев железная тренога, и совершенно лысый безбородый старикашка в линялой серой шкуре прилаживает на неё котелок с водой.

Мой сопровождающий что-то произнёс, старик подвесил котелок, обернулся и что-то ответил. Дикарь кивнул, отошёл к стене и замер, а хозяин подвала кивнул мне на груду самой разной одежды, которая была свалена в углу, и на нормальном русском языке сказал:

– Садись, капитан, поговорим с тобой как цивилизованные люди.

С трудом примостившись на побитую молью шубу, я стал ждать, что же будет дальше. Старикашка, кряхтя, поставил передо мной раскладной стул, сел напротив и, вытащив из-под своего одеяния пластиковую литровую фляжку, кинул её мне под ноги. От питья я отказываться не стал, отвинтил пробку, принюхался к содержимому, удостоверился, что это вода, а не какая-нибудь гадость, и одним залпом выпил половину фляжки. После чего я посмотрел на старика, который, судя по возрасту, пережил чуму, и спросил:

– Ты кто, дедушка, и с чего решил, что я офицер?

Местный патриарх – судя по всему, я столкнулся с одним из тех, про кого в Конфедерации и в Диктате много слышали, но ни разу не видели, – хитро усмехнулся, покивал и ответил:

– Я твой судья, капитан. Твой спаситель и палач в одном лице. Говорить с тобой будем, и от того, как ты себя поведёшь, зависит твоё будущее.

– Ну, давай поговорим, дедушка. – Улыбка расползлась по моему лицу, раны на губах лопнули, и из них потекла сукровица.

Патриарх щёлкнул пальцами, дикарь у стены ожил и принёс ему толстый целлофановый пакет, из которого тот вытрусил себе под ноги всё, что было при мне на момент моего пленения. Несколько золотых монет, пяток конфов и пара кипрских фунтов, бумажные спички, бронзовый медальон с выгравированной на поверхности крепостной стеной и цифрой 4 на обороте, несколько различных бумаг, удостоверяющих мою личность как капитана Мечникова, и подробная карта местности из планшетки. Старик покрутил в руках конф, сравнил его с фунтом, хмыкнул и взялся за бумаги, раскрыл одну из них, кажется, это была копия моего предварительного договора с московскими министрами, прочитал, бросил её в общую кучку на полу и посмотрел на меня. Пару минут, не меньше, патриарх дикарей буравил меня пронзительным взглядом и наконец задал вопрос, которого я ожидал с того самого момента, как оказался в этом помещении: