Ольга Чигиринская - Мятежный дом

— Вы теряете лицо! — крикнул он. — Постыдитесь! Или я велю поместить вас в силовое поле!

Иннана перестала биться в его руках.

— Госпожа Ли я повелеваю уничтожить письмо, — продолжал Керет. — И ответьте мне немедля, как долго мы будем здесь находиться.

— Как только мне доложат, что стрельба закончилась, мы покинем убежище, — Ли, как ни в чем не бывало, поднялась с пола, вынутой из рукава салфеткой промакнула нос и щелкнула зажигалкой, превращая письмо Шнайдера из комка бумаги в горстку пепла. — Или как только мне доложат, что верх во дворце взяли противники прямого императорского правления, и нам придется бежать в космопорт Лагаш, чтобы ваше величество оттуда могло управлять армией и флотом.

— Вы так уверены в армии и флоте? — кисло усмехнулся Керет, отпуская Государыню.

— Люди, в которых покойный тайсё не был уверен, ныне пребывают с ним за пределом жизни, — Керета не оставляло ощущение, что за этим высокопарным ответом скрывается жестокая ирония.

— Что произошло? — теперь в голосе Государыни были интонации капризного ребенка, готового вот-вот заплакать. — Объясните мне наконец, что произошло?!

— Реставрация прямого императорского правления, которой мы с почтением ожидали с тех пор, как династией стали играть Адевайль, — и снова Керету послышалось тонкое издевателство; он жестом прервал Ли.

— Реставра… ция?! — до госпожи Иннаны доходило плохо.

— Я теперь настоящий Государь, ваше величество, — у Керета горлом пошел смех, и он опять ничего не мог с собой сделать. — Тайсё покончил с собой, чтобы я мог стать настоящим Государем…

Задыхаясь, он повалился на кушетку и спрятал лицо в рукавах.

Первое, что бросилось Бет в глаза — его ухо. Ярко-красное, воспаленное, на фоне смуглой кожи щеки и белой кожи там, где сбрили волосы, чтоб наложить швы. Один шрам тянулся к макушке, другой выползал на висок, третий — на подбородок. Если он не сделает пластику лица — а он не сделает — все будут видеть, что победа над Рихардом Шнайдером далась непросто. Что приз был взят с тяжкого боя.

Бет села на край кровати, вложив пальцы в раскрытую ладонь, лежащую поверх покрывала. Ладонь сжалась, Дик открыл глаза и сел. Она не знала, что сказать, и он, похоже, тоже не знал.

Наконец он разлепил губы и проговорил куда-то в сторону:

— Ты только подумай, как это смешно: все время я воображал себя жертвой.

Бет не видела ничего смешного.

— Ты себя в зеркале видел?

Дик усмехнулся, потрогал самыми кончиками пальцев мочку уха. Бет ухватила его за руку, прижала к покрывалу.

— Не хватай, а то еще отвалится.

Улыбка Дика стала еще кривей и шире.

— Твой дядя был настоящий мастер. Я бы так не смог. То есть… я знаю себе цену как боец, но это совсем другой уровень. Это годы и годы тренировок. У меня был шанс только в самом начале, если бы я использовал эйеш.

— Но ты не использовал.

— Чем сильно усложнил ему задачу. Дурак потому что.

Бет не могла разобраться, чего ей больше хочется: прижать этого идиота к себе и не отпускать, или взять подушку и бить по башке до тех пор, пока до него не дойдет, что он виноват меньше всех; уж во всяком случае, меньше взрослых, которые развели на планете бардак. Бить нельзя: разойдутся швы.

— Что там… творится? Уже зарезали всех, кто должен быть зарезан?

— Не знаю, нам не отчитываются в зарезанных, — это почему-то вышло резко. — Позвать маму? Джека?

— Нет… Пока не надо.

— Я еще не сказала тебе «спасибо»…

— Я убил всех твоих родных. Я даже не смею прощения просить.

Бить нельзя. Бить его нельзя — раны откроются.

— Ты вернул мне маму, кретин! — Бет вскочила с койки и обежала глазами палату — что бы тут пнуть ногой, чтоб никому и ничему не навредить? О, табурет, отлично!

Табурет — легкий, бамбуковый — полетел в стену. Дик воззрился на это, приоткрыв рот.

— Ты вернул мне брата! — продолжала Бет, вцепившись в спинку койки. — И если ты не прекратишь переживать из-за Шнайдера, я… я сама тебя придушу! Да, я к ним привязалась! А что мне оставалось делать? У меня отобрали всех, кого я люблю, потом напугали до потери пульса, потом обрадовали, что убивать не будут, потом сказали: о, привет, мы твои мама и дядя, мы так ждали твоего возвращения!

Отдышавшись, она немного успокоилась и продолжала:

— По-своему… по-своему они были хорошими людьми. Насколько можно быть хорошим человеком, если ты король этой мусорной кучи и всех ее крыс. Мне их жалко. Я даже поплачу на похоронах и даже искренне. Но если ты думаешь, что провинился в чем-то передо мной… Моя мама — леди Констанс. Мой отец — лорд Якоб. Мой брат — Джек. Мой дядя — лорд Гус. Все они живы благодаря тебе. Единственное, что я могу к тебе чувствовать — это благодарность.