Наталья О`Шей - Ангелофрения

– Спасибо, дядя.

Начищенный паркет казался слишком скользким, поэтому она придерживалась за стены и мебель. Она сбросила с секретера какие-то бумаги, опрокинула вазу с цветами. Забарабанили капли воды, заохала матушка Птанифер.

Она поднялась на второй этаж и вышла на лоджию.

Встала у окна, оперлась на подоконник, засыпанный сухим цветом сандалового дерева.

Три года… Она представляла, что этот день будет другим. Совсем другим.

Но три года! Почти вечность. За это время столько может произойти! Три года назад она еще играла куклами и отец был жив.

Нужно дорожить каждым мигом, проведенным рядом с родным человеком. Этому Магдалину научила печальная участь, постигшая ее отца. Павел Эльвен не подозревал, что по дороге из своего кабинета на кухню, куда он направился одной зимней ночью, чтобы сделать чаю, у него остановится сердце. Жизнь каждого человека висит на волоске, грань между бытием и небытием тонка, и с каждой прожитой минутой становится все тоньше. Так уж сурово распорядилась природа, окно возможностей сужается, и нужно спешить жить.

Дядя Матвей полагает, что он сделал как лучше. Для Магдалины, для Роланда, для себя, в конце концов. На самом деле он ограбил ее и Роланда на целых три года жизни.

Чтобы угодить будущему тестю, капитан Ронсевальский вынужден отправиться в долгое, полное опасностей путешествие.

«И кто знает, встретимся ли мы снова?»

В ту ночь она не могла уснуть.

Ощущение незавершенности, недосказанности бередило душу. Слова рвались наружу, но говорить их было некому. Оспаривать решение дяди? Нет, она не сможет… Бессмысленно. А Роланд ушел не попрощавшись. Исчез в жарком мареве. Оставил в драме прошедшего дня открытый финал.

Магдалина лежала на спине, ощущая каждую складку и каждый шов перины.

Ленивый сквозняк колыхал парчовые занавески. Однообразно плясал язычок пламени над плошкой с верблюжьим жиром. Приглушенно мерцал волшебный свет в стеклянном шаре с городом, похожим на Петербург. Кривлялись на потолке тревожные тени.

Наверное, Роланд огорчился, как и она. Ушел в раздумьях. Не глядя по сторонам, не считая перекрестков.

Само собой, его «Тион» не мог сняться с места в тот же день. И завтра дирижабль не покинет Мемфис.

Роланду понадобится время, чтобы подготовиться к экспедиции. Теперь он не просто капитан, теперь он делец. А значит, его забота – не только «Тион» и экипаж, а состояние рынка, будь оно проклято, логистика и торговые интриги. Международная политика и еще очень много серьезных и хлопотных вещей, с которыми Роланд прежде не сталкивался.

Роланд может отправиться в Северную или Южную Америку. «Тион» осилит перелет через океан. А может – в Ниппон. Или же в Сингапур. А может – за полярный круг.

Перед Роландом лежит множество дорог. Каждая из них сулит долгое и опасное путешествие.

А ей останется только ждать и надеяться на лучшее.

Но это нетерпение, эта страсть – усмиренная, загнанная в глубину сердца – не даст покоя. Беспокойство не отпустит, пока не пролетят три года, которыми их наказал Матвей Эльвен.

Пролетят? Скорее, проползут с черепашьей скоростью.

И она с большим удовольствием разделила бы с Роландом эти дороги, опасности и тяготы путешествия, чем осталась в доме, облицованном розовым мрамором, с садом, в котором даже по ночам бродят неугомонные павлины. Лучше рев ветра, царящего на высоте, чем неспешные беседы под перезвон столовых приборов. Лучше крепкая палуба дирижабля под ногами, чем скользкий от воска паркет. Лучше удобный дорожный костюм, чем пышные турнюры или кринолины с каркасами из стальной проволоки и китового уса.

И тогда она поняла, что тяготы ожидания – не для нее. Дороги – воздушные ли, наземные или морские – гораздо притягательней, чем бесцельное времяпрепровождение в стенах дядиного дома, таких крепких и таких надежных.

Течение мыслей постепенно становилось сумбурнее, как это бывает на зыбкой границе между сном и явью. Последующее не цеплялось за предыдущее.

…Она сидела на скамье посреди пыльного и скудно освещенного помещения, похожего на склеп. На ее коленях лежала открытая книга – тяжелый фолиант с обложкой, сплетенной из металлических полос. На потертых пергаментных страницах каллиграфическим почерком были выведены имена. «Павел Эльвен, Андрей Эльвен, Матвей Эльвен, Эмили Эльвен», – прочитала Магдалина и торопливо перевернула лист, а затем – еще один и еще… Список был невообразимо велик. Порой попадались знакомые имена – Птанифер, Александр Козловский, – но в основном перечислялись те, о ком она никогда раньше не слышала. Магдалина рассеянно пролистала книгу дальше; то, что имя покойного отца записано на одной странице с именами живых и здоровых родственников из Мемфиса, наполняло ее смутной тревогой. В глубине души она догадывалась, что это было сродни видению растерзанного ангела, и также предвещало неминуемую беду.