Игорь Николаев - Там, где горит земля

— Огонь! – приказал он и только тогда вспомнил, что за пределами брони его не слышно.

Майор ударил подбородком по кнопке и вновь прокричал невидимому ратнику:

— Жми на спуск, я не смогу!

Ожидание тянулось мгновение за мгновением, и Таланов почувствовал, что шагоход теряет равновесие. Вес и габариты не давали упасть быстро, но боевая машина все ощутимее клонилась вбок.

«Все$1 — с черным отчаянием подумал майор, и в этот миг тяжелый удар сотряс скафандр. Ратник все же понял приказ–мольбу. Виктор целился в корму, но попал ниже и левее. Танковая гусеница взорвалась кусками разбитого трака, ведущее колесо затянуло перебитую стальную ленту. Танк остановился, слепо заворочал башней.

Майор опустил руки, роняя ставшее бесполезным орудие. Мелькнула мысль, что фокус можно было бы и повторить. Но сразу угасла – то, что он сделал, и так граничило с чудом. Второй раз не удастся даже поднять безоткатку, не то, что куда‑то попасть. Таланов посмотрел на ратника, сраженного пулей в момент выстрела. Оглянулся в поисках нового врага, чтобы сразиться и, наконец, обрести смерть.

Но она сама нашла его.

Майор даже не понял, откуда стреляли, яркие щупальца трассирующих снарядов тянулись сбоку, из клочьев дыма. Но палили по нему прицельно и из чего‑то большего, чем простой пулемет. Град страшных ударов обрушился на скафандр, проминая броневые пластины, вырывая целые куски композитной защиты. Треснуло и рассыпалось армостекло в смотровой щели, с кашляющими хлопками остановился дизель за плечами. Аварийная система переключилась на аккумулятор, но и он отказывал, изорванный в клочья. Электролит стекал на землю, смешиваясь с топливом.

Светограммы на внутренней стороне шлема пульсировали красным, указывая на отключение энергии и стремительное падение давления в гидравлике. Скафандр умирал, как живое существо, истекающее маслом и топливом вместо крови.

Таланов не боялся, он давно отучился пугаться смерти. Было лишь очень обидно, что удалось сделать так мало. Конечно, он хорошо поработал в этот день, но все равно – недостаточно. И ещё хотелось, чтобы все закончилось поскорее — как любой человек, майор не любил боль.

Горячий ветер овевал потное лицо, проникая через разбитое стекло. Скафандр медленно, рывками опустился на колени. Из дыма выходили высокие, кажущиеся прямоугольными фигуры – одна за другой. То была вражеская пехота, такой странный вид солдатам придавала защитная противоатомная экипировка. Ближайший солдат поднял раструб огнемета, направив его на шагоход.

В последнем движении Таланов поднял правую руку, растопырив стальные пальцы. Враг неожиданно отшатнулся, словно человек в разбитом вдребезги скафандре действительно мог дотянуться до него. И это неосознанное движение огнеметчика, полное инстинктивного страха, наполнило душу Таланова радостью.

А затем океан жидкого огня затопил весь мир.

Было очень больно, немыслимо больно. Но недолго.

Кругом простиралась равнина с высокой травой – по пояс взрослому человеку. Ветер скользил по зеленой глади, колыша её, словно морскую волну. Солнце улыбалось с мирного синего неба. Больше не было боли, страха, ярости. В душе Виктора остался лишь покой и умиротворение. Он расправил плечи, глубоко вдохнул полной грудью чистейший воздух, наполненный тонким ароматом жизни и счастья. Навстречу ему шли люди, много людей. Виктор всматривался в их лица и узнавал, одного за другим.

Высокий пожилой мужчина – таким мог бы стать сам Виктор, проживи он ещё лет тридцать. Отец — Савелий Таланов.

Невысокий толстяк, почти не изменившийся, похожий на пупса, накачанного концентрированной жизнерадостностью. Губерт Цахес — минёр–подводник на пенсии, погибший под развалинами приюта имени Рюгена в Барнумбурге.

Молодой человек в форме аэродесантника старого образца и с высоким задорным чубом. Так мог бы выглядеть Петр Зимников лет в двадцать.

И ещё множество людей, которых объединяло одно – все они были ему рады.

Виктор осмотрелся, почему‑то ему казалось, что здесь не хватает ещё одного человека, который обязательно должен быть в окружении детей. Того, кто много лет искал искупления и, наконец, обрел прощение. Но этого человека майор так и не заметил.

Но он увидел красивую женщину в лёгком летнем платье и две светловолосые головки, мелькающие над густой изумрудной травой. Его семья – жена, сын и дочь. Такими Таланов запомнил их августовским днём пятьдесят девятого года, когда видел в последний раз.