Эйдзи Микагэ - Пустая шкатулка и нулевая Мария. Том 6

Превозмогая боль, Омине медленно произносит:

– Дай… воспользуюсь…

– Что? Что ты хочешь сказать?

Выплескивая остатки сил, Омине называет единственное средство, способное его спасти.

– Д а й в о с п о л ь з у ю с ь «У щ е р б н ы м б л а ж е н с т в о м»!

Стереть мои воспоминания о Кадзуки Хосино.

Вот что значит – использовать «Ущербное блаженство» на Омине.

Нет, я по-прежнему не могу сказать, что меня это устраивает. Даже после того, как я увидела, во что он превратился. Та практически вечность, которую мы провели вместе, правит моим сердцем, хочу я этого или нет. Да, правит. Кадзуки глубоко укоренился в человеческой части моего сердца. Он везде, удалить его невозможно.

Забыв Кадзуки, я никогда уже не буду прежней. Я стану существом похожим, но другим – с тем же телом и с той же целью.

Бросать саму себя страшно.

Эх… почему я ничего не предпринимала, пока все не зашло так далеко? Почему я не обрубила связи с Кадзуки сразу же?

Я что, поддалась лени и искушению уютной жизни с ним вдвоем? Я что, наслаждалась жизнью, пренебрегая своей целью?

…Нет.

Я мысленно качаю головой. Мои связи с Кадзуки очень крепки. Они не из тех, что можно разорвать, просто решив это сделать. Они не могли не стать такими прочными – с учетом «Комнаты отмены».

Я это признаю.

Связи между мной и Кадзуки абсолютны; им было судьбой назначено образоваться.

И я собираюсь оборвать их.

– !..

…Не мешкай. Ты же столько раз это уже делала.

Но тогда –

Невольно приходит в голову вопрос.

Имеет ли слово «я» хоть какой-то смысл, если я раз за разом исчезаю? Буду ли «я» на самом деле существовать, когда в конце концов исчезну?

Что есть «я»?

Но тут я начинаю чувствовать себя дурой.

– Ху-ху…

О чем тут думать?

Я уже нашла ответ, и не один раз.

«Я» – «шкатулка».

Я «шкатулка», мое единственное предназначение – выполнять «желания» других.

И сейчас прямо передо мной – человек, ищущий моего «Ущербного блаженства».

Я улыбаюсь, глядя на Омине.

– Хорошо, я использую его!

Никаких колебаний.

«Шкатулка» не должна колебаться.

– Пожалуйста, – Омине протягивает окровавленную руку и притрагивается к моей щеке. Его касание такое слабое, что я понимаю: он совсем на пределе. – Я не хочу умирать.

Внезапно мне вспоминается кое-кто, кого похожее «желание» втянуло в мир бесконечных повторов, потому что она оказалась не способна всем сердцем поверить в то, что может выжить.

Омине реалист. Он не сможет отмахнуться от своей судьбы.

Иными словами, даже использовав «Ущербное блаженство» –

Я обрываю эту свою мысль.

Если кто-то просит меня о спасении, я дам ему спасение.

Я беру его окровавленную руку и кладу себе на грудь.

А потом – я исчезаю.

Я исчезаю.

Я исчезаю.

Я погружаюсь на морское дно. Здесь совершенно темно, я не вижу даже собственных рук. Я теряю форму. Я перестаю ощущать свое холодное, замерзшее тело. Я не знаю, где я. Может, я само море.

Откуда-то издалека я слышу смех – много смеющихся голосов. Но они ненастоящие, и я не приближаюсь к ним.

Раз люди здесь не видят друг друга, то и выделываться нет надобности. Моя твердая оболочка раздавлена толщей воды, моя мякоть выглядывает наружу – этого никто не должен видеть. Это слабая я. Прежняя я. Но это не имеет значения, потому что тут никого больше нет.

Мир далеко.

Люди далеко.

– …Ах.

Вдруг включается свет, которого здесь не должно быть, и нарушает мое одиночество. Этот свет не назовешь ласковым – жесткий луч, фокусирующийся на грешниках. Он настолько ярок, что я щурюсь.

Появляется она.

Я называю имя этой девушки.

– «О».

Однако.

Она не «О». Нет, то есть она «О», но в то же время не «О». Эта чарующая улыбка принадлежит –

– С е с т р и ч к а А я.

Теперь мне понятно все.

Как работает моя «шкатулка». Что мое «Ущербное блаженство» так и останется ущербным. Что все мои усилия напрасны. Что все, что я делала, – просто бесцельно блуждала по этому угольно-черному морю. И что я раз за разом стираю себе память, чтобы забыть об этом.

Мне понятно все.

Но тогда?..

Но тогда – ради чего я все это делаю?

– Мария, – зовет она меня по имени. – Ты же помнишь мое «желание», правда?