Олег Верещагин - Песня горна

– Драм!!! – и тут же мелькнули в сухой россыпи: – Да-да-даммм!!! – и застыли на барабанах.

– Начинаем, – отчеканил Денис и холодным взглядом обвёл стоящий в пяти шагах перед ним квадрат новичков, пока ещё не пионеров, ещё… – Сейчас ещё не поздно повернуться и уйти. Потом сделавший это станет предателем. Принесённая клятва убьёт его. Это проверено. Минута. Есть минута, чтобы думать. – Он поднял руку. – Время пошло.

Лица мальчишек и девчонок напряглись и заострились. Сейчас они принимали решение… очень важное и даже страшное решение. Каждый наедине с собой, хоть и среди прочих. Это важно, вот в такой момент не солгать себе…

– Минута прошла, – сказал Денис, отследив ровно шестьдесят секунд. – Никто не хочет уйти?

Строй колыхнулся. Но это было шевеление всё того же волнения – никто не вышел. Денис кивнул. Помолчал ещё несколько секунд – и произнёс чётко, звучно:

– Денис Харатенко, для принесения клятвы на верность нашему братству – подойди ко мне…

…Глядя прямо в глаза тёзке, Денис-младший вытянул вперёд правую руку. В левой он держал новенький нож. Самую чуточку покривившись на миг, Денис провёл по подушечке ладони под большим пальцем. Кровь – странно чёрная и живая в факельном свете – показалась из разреза сразу, и Денис-старший, взяв галстук из стопки рядом, положил его на порез. На алой ткани расплылось тёмное пятно. Денис посмотрел на него лишь мельком.

Денис Харатенко звонко, взволнованно, даже немного взвинченно заговорил:

– Я, Денис Харатенко, вступая в ряды пионеров Империи, перед лицом своих товарищей и памятью предков торжественно клянусь и присягаю на честность, верность, храбрость и память. Всё, что смогу, – Отечеству! Всё, что смогу, – нации! Всё, чего не могу, – смогу! Если же я нарушу эту клятву – пусть не останется от меня на земле ничего, кроме позора! Слава России! Слава, слава, слава!

– Слава, слава, слава!!! – закачались факелы в такт резкому хору.

Денис быстро склонил голову. Третьяков-старший снял галстук с его руки и заученным движением повязал под воротник рубашки тёзки. Расправил ткань на груди.

Денис поднял голову.

У него не было глаз – обычных глаз. Вместо них были две яркие сияющие звезды.

–Пионер четвёртого звена, новичок Денис Харатенко, встать в строй! – скомандовал Денис. Они обменялись салютами, Денис повернулся – и пошёл на место. – Антонина Харатенко, для принесения клятвы на верность нашему братству – подойти ко мне…

…Костёр ожил снова, охотно выбросил вверх длинные острые языки, затанцевал. Тьма ночи вокруг сгустилась сильней, палатки казались стенами крепости, а новенькие галстуки на груди у сидящих возле огня на аккуратно уложенных брёвнышках были похожи на всё то же пламя костра – частички пламени, словно бы побратавшие мальчишек и девчонок друг с другом и с этим огнём.

Настало лучшее время такого вечера. Время, когда все дела сделаны, день позади – и можно сидеть у огня и говорить, не боясь, что тебя не поймут. Около таких костров нет места непониманию. А там появляется гитара – и всё, что нельзя сказать, для чего нет обыденных слов, становится возможным спеть или хотя бы услышать в песнях других… То чувство удовлетворения и братства, которое объединяет сидящих возле такого костра, невозможно описать словами. Можно только испытать самому.

Правда, в данный конкретный момент Генка Ишимов, ловко придерживая гитару, напевал совсем не серьёзное, хотя и с таким лицом, как будто читал какие-то очень важные заповеди… У него, среди прочих талантов, обнаружился ещё и талант к стихосложению, причём Денис, как ни старался, не мог найти в его стихах никаких изъянов – хоть сейчас печатай! Денис подозревал, что Генка уже отослал какие-то стихи в Верный, где два месяца назад начал выходить журнал семиреченских пионеров «Барабан»…

Комаров… – Генка сделал вид, что задумался, потом под общий смех махнул рукой:

Шум, смех, аплодисменты. От пристроенного девчонками сбоку над огнём здоровенного котла, который весь день, чертыхаясь, пёр на себе Петька Минаев, вкуснейше пахло пшённой кашей с луком и копчёным салом, но, когда кто-то сунулся снять пробу, следившая за кашей Милка треснула контролёра в лоб половником так, что тот сел обратно и ещё долго щупал пострадавшее место. А Денис попросил Генку: