Андрей Гребенщиков - Сумрак в конце туннеля

— Ну… ты следующая, — палач теперь обращался к белесой щуплого вида девчушке.

— Можешь стрелять, я не боюсь, — потупившись, выпалила она дрожащей скороговоркой.

Палач приложил руку к уху.

— О! — воскликнул он. — Что я слышу! Туннели донесли до меня какую-то возню, охи, стоны… Надо же, такая юная и уже такая развратная… ну разумеется, после лицезрения вспоротого живота беременной женщины возбуждение во сто крат сильнее.

Девчушка вздрогнула, и пурпурный румянец, возможно, впервые за всю ее недолгую жизнь зарделся на ее бледном лице.

— Ты, — мучитель ткнул в нее пистолетом, — малолетняя подстилка недоношенных выблядков. Убийца и *censored*тка, достойная собачьей смерти, как и эти два… — мужчина сделал паузу. — Но я вижу, что у тебя и у оставшихся двух мальцов не все еще потеряно. Представляешь, не исключено, что ты и два твоих тупоумных дружка можете остаться в живых… не исключено…

Девчушка опять вздрогнула и вдруг — разрыдалась. Грязные коленки ее непроизвольно затряслись, а бледные тонкие губы свела отвратительная судорога. Она, уже ни на что не надеясь, приготовилась умереть. И тут вдруг этот коварный демон сказал, что у нее есть шанс выжить. Как жестоко! Дать надежду, чтобы потом с равнодушным презрением отнять ее, с легкостью оборвать одним-единственным выстрелом глупую и никчемную жизнь бедной заплутавшей девчонки!

— Ты ведь хочешь жить, не правда ли? — донесся до девчушки стальной голос мучителя.

Заливаясь слезами, надрывно всхлипывая, она слабо кивнула.

— Что ж… я дам вам, всем троим, шанс…

— Да какой им, на хрен, шанс?! — заорал вдруг один из товарищей палача. — Они семимесячным выкидышем в футбол играли!

— Я, — громко и с нажимом повторил палач, — дам вам шанс. Теперь вы трое в моей команде. Завтра на закате мы уйдем из Самары. Забудьте ваши имена и никогда их больше не смейте произносить вслух. Вы покрыли их несмываемым позором. Я даю вам новую жизнь и соответственно новые имена. Меня можете звать Кухулином.

Кухулин отвернулся от пленных подростков, в задумчивости посмотрел на дающую хилый свет лампочку и потом, резко развернувшись, ткнул жестким как титановый стержень пальцем в курносого мальчонку лет двенадцати от роду:

— Отныне тебя будут называть Марком, а тебя… — он указал на стоящего рядом худосочного пацана.

— Аврелием, — оборвал Кухулина на полуслове мужчина со шрамом и громко заржал. — Прости, Кух, я просто перед всеобщим концом в кино ходил про римлян… байда, короче…

— А что, — тоже засмеялся Кухулин, — пусть будет Аврелий.

Палач подошел к всхлипывающей девчушке, нежно коснулся ладонью ее костлявого подбородка и заглянул в ее глаза:

— Ну а ты, краса, отныне зовешься Ленорой.

Девушка пересеклась взглядом с Кухулином, ожидая увидеть в его глазах бескомпромиссную жестокость садиста, но вместо этого она узрела лишь светлую печаль и безнадежное одиночество. Этот взгляд кого-то напоминал ей… ну да, конечно, — глаза покойного отца…

Ленора будто выпала в иную реальность, а когда сознание ее вернулось в центр неспящей Семеновки, она обнаружила себя в кромешной тьме плотно прижимающейся к Кухулину. Она обнимала его мощную шею и… целовала в теплые губы. И — о чудо! — он отвечал на ее ласки взаимностью.

В этот самый момент раздался ликующий голос отца Арсения:

— Возрадуйтесь, други! Команданте жив!

В тот же миг тьма исчезла — вспыхнула политая маслом куча дров перед помостом. И эхом разнесся радостный клич над толпой: «Команданте жив!!!», и заиграли свирели, и заверещали трещотки, и люди, встрепенувшись от оцепенения, пустились в неистовый пляс. А отец Арсений, схватив за рукав Кухулина, не помня себя от радости, потащил его в укромное место. Ленора, не желавшая расставаться со своим кумиром, последовала за ними.

— Ну вот и все, — сказал священник, — теперь мы в вашем распоряжении. Ведите нас за собой, святой Эрнесто…

— Чертов идиот, — без злобы ответил Кухулин, — сколько раз тебе повторять: никакой я не Эрнесто и уж тем более не святой. Мы здесь оказались случайно, проездом, завтра, точнее уже сегодня, мы должны отправиться в путь, в Москву.

— Но, — улыбаясь, запротестовал священник, — Москва — мертвый город, до него больше трехсот километров…

— Я прошел уже тысячи километров, — возразил Кухулин. — И в Москве есть метро. Я был в Самаре и во многих поселках, там до сих пор живут люди. Почему же ты думаешь, что они не могут обитать и в Москве?