Денис Юрин: Воскрешение

Третьей и последней претенденткой на беседу тет-а-тет в укромном уголке стала бывшая довольно привлекательной в молодости и еще сохранившая частичку былой красоты горожанка в возрасте тридцати пяти – сорока лет. Сидевший по правую руку от нее муж еще пил и, оживленно беседуя на повышенных тонах с молодым соседом, интенсивно закусывал, отправляя в рот пригоршни редьки и целые пучки зеленого лука. Слушавшая уже второй час подряд их беседу красавица явно скучала, ее веки то и дело закрывались, а изуродованная отвратительным чепцом голова неуклонно стремилась упасть на липкую от жира поверхность стола. Кровь женщины пахла многообещающе, и в ее запахе вампир не обнаружил ярко выраженных противопоказаний. Если дремавшая возле мужа горожанка чем-то и болела, то недуг не был для вампира опасным. Жертва была выбрана, и уже изрядно соскучившийся по вкусу теплой крови на губах охотник незамедлительно приступил к активным действиям.

Людям не так уж много известно о вампирах, а об их повадках – и подавно. Двухсотлетний Фегустин Лат, а именно он почтил своим присутствием в эту ночь «Трехногого петуха», принадлежал к древнейшему шеварийскому клану детей ночи, клану Мартел, что, конечно же, не могло не отразиться на его, так сказать, физиологических особенностях, манере поведения и выбранном способе охоты. Один из членов знаменитого шеварийского клана, он не боялся чеснока, хотя питал к его резкому запаху наиглубочайшее отвращение. Святые крест и вода, а впрочем, и все остальные символы, как Единой, так и Индорианской Веры, вызывали в его темной душе раздражение. Их вид иногда даже приводил к вспышкам иррационального гнева, однако существенного вреда кровососу церковные атрибуты, увы, не причиняли. Пару раз Фегустина с ног до головы окатывали освященной водой, но он лишь скрежетал зубами, притом не от боли, а от злости. Во-первых, оба раза вода оказалась ледяной, а во-вторых, вампира бесило упорство, с каким верующие придерживались своих фанатичных, по-детски наивных представлений об устройстве мира.

Холод был неприятен Лату, но не мог убить охотника за чужой кровью. Солнечный свет был чрезвычайно опасен в первое столетие его ночной жизни, затем же лишь вызывал раздражающий, сводящий с ума зуд кожи и жуткую резь в глазах. В случае крайней необходимости Фегустин даже путешествовал днем, но не мог продержаться под обжигающими и причиняющими головную боль лучами небесного светила долее часа. Пока не мог, поскольку старшие вампиры клана Мартел вели дневной образ жизни, а его Глава, сам великий Теофор Нат Мартел, бывало, даже загорал, получая от солнечных ванн необычайное как моральное, так и телесное наслаждение.

Осиновый кол, вогнанный в тело, причинял страшную боль, сравнимую с опусканием руки в едкий раствор. Однако вопреки распространенному среди людей мнению точное попадание куска осины в сердце не убивало шеварийского кровососа, а лишь лишало на какое-то время способности двигаться.

Смертельным же врагом для Фегустина, как, впрочем, и для остальных представителей его клана, не говоря уже о людях, являлось оружие, обычное человеческое оружие, которым можно легко отделить бессмертную голову от бренного тела или, раздробив крепкий череп, повредить мозг, единственную часть его плоти, не подлежащую восстановлению. Именно по этой причине шеварийский вампир лишь в крайних случаях нападал на солдат, дворян, наемников или разбойников, а в ходе охоты избегал прямого силового воздействия на жертву, благо что у членов клана Мартел имелись свои весьма изощренные и безопасные способы добывания пищи.

Выбрав жертву, Фегустин тут же начал действовать, но при этом не забывал об осторожности, ведь любая случайность могла помешать охоте. Первым делом он покинул безопасный наблюдательный пост у двери и, стараясь никого не задеть локтями и не наступить на ногу кому-нибудь из шатающегося с кружками между столами люда, приблизился к жертве на расстояние в десять шагов. Полминуты оказалось достаточно, чтобы влезть в головы сразу троих простолюдинов и изучить их скудные, примитивные мыслишки. Женщине хотелось спать, ее муж мечтал уговорить соседа еще на кувшинчик вина за его счет, а случайный собеседник семейной пары – крестьянин – страстно желал подпоить разговорчивого простофилю-горожанина до мертвецкого состояния и поближе познакомиться с его женой.

В который раз на своем веку поразившись незамысловатости человеческих стремлений, Фегустин решил удовлетворить тайные желания ближних, но, как коварный джинн, сделал все с точностью до наоборот. Через минуту с начала его мысленного и совершенно незаметного со стороны внушения сластолюбец-крестьянин заснул крепким сном, в котором осуществились его фривольные фантазии; муж присоединился к шумной компании наемников, в надежде, что разгоряченные хмелем солдаты угостят его дармовым винцом; а избранная жертвой женщина медленно поднялась со скамьи и направилась к выходу. Она не спала. Ее красивые, но уже давно утратившие задорный блеск глаза были широко открыты, но тем не менее разум ей уже не принадлежал. В ее голове пульсировало неугомонное и неотложное стремление как можно быстрее покинуть шумный, душный трактир и на сто шагов удалиться в лес, туда, где ее ждали желанная тишина и мягкая постель из опавшей листвы и пожухших трав.