Николай Мороз - Найти и исполнить

Старая кровать оказалась чертовски прочной, сработанной на века, нисколечко не скрипела, и они не сдерживались в яростном колыхании. И в едва разбавленной дрожащим огоньком тьме Стас ощутил жутковатое, пугающее чувство – прошлое и будущее неважны, они ничего не значат по сравнению с тем, что есть, что происходит сейчас, что идет война, что смерть близко, так близко, как никогда раньше. Что, возможно, в эту вот секунду с аэродрома поднялся очередной новехонький, заправленный под завязку, со смертоносной начинкой в брюхе «Хейнкель», и он уже на подходе к городу, рыщет в поисках цели, сужает круги, готовится разметать в прах и этот самый дом, и людей в нем, и все, что есть живого поблизости…

И уже много позже, когда кровать навидалась всякого, наваждение схлынуло, уступив место некоторой усталости, настал момент, когда пришлось вынырнуть из забытья в непроглядную душную тишину, но они долго еще лежали, на смятых простынях, прижавшись друг другу. Стас, рассеянно-нежно поглаживая прижавшуюся к нему задремавшую Катю, прислушивался к треску догоравшей свечи и звукам из коридора. Тихо все, точно вымерла усадьба Сушкиных, и бродят по коридорам только тени ее прежних хозяев да вздыхают тяжко при виде безобразий, что учинили с их родовым гнездом неблагодарные потомки. Впрочем, потомок тут всего один, да и тот седьмая вода на киселе, поповский сынок, что давеча ел взглядом «товарища лейтенанта».

Скрипнули за дверью половицы раз-другой, и вновь тишина, точно мышь по коридору проскочила, хвостиком махнула и в норку забилась. Катя вскинулась от дремы и отбросила с лица волосы.

– Это что? – она осторожно провела пальцем по синему «рисунку» на левой груди Стаса. – Буквы, кажется, латынь. И это, – палец скользил по наколке под ними, – на патрон похоже.

– Откуда ты знаешь, что это патрон? – не двигаясь, спросил Стас.

– Я на стрелковых курсах для женщин три месяца занималась, – заявила Катя, – перед самой войной закончила, в мае. Из винтовки стреляла, из пулемета, из пистолета. Но таких патронов не видела.

«Неудивительно» – Стас продолжал обнимать Катю и смотрел на стол, на беспорядок на нем, опрокинутую рюмку и опасно зависшую над краем бутылку, где на дне еще оставалось немного водки, как раз на один хороший глоток. Или на два, если не торопиться. Татуировку он сделал перед дембелем, чисто из соображений обозначить свою причастность к и тогда ограниченной, а сейчас уж и вовсе вымирающей касте отслуживших в вооруженных силах. Два года отслуживших, между прочим, а не чахлый, непонятный год, когда боец автомат только издалека видит да один раз в руках подержит во время присяги – незаряженный. Наколол он себе тогда группу крови, первую положительную, дабы, оказавшись в бессознательном состоянии в реанимации, врачей в недоумение не вводить и времени драгоценного не терять. А под «маркировкой» помещался патрон от «Калашникова», который сейчас если и существует, то лишь в воображении и чертежах гениального конструктора самого распространенного в мире будущего стрелкового оружия.

– А это? – Катя склонила голову на бок и водила пальцем по синим буквам: Rh, +.

– Да так, по молодости, по глупости, – попытался отшутиться Стас, но Катерина оставалась серьезной, смотрела без улыбки, и Стас поневоле почувствовал себя точно на допросе в нехорошем здании на Лубянке. Свечка догорела, наконец погасла с треском, Катя тихо дышала рядом и все еще ждала ответа. Странные вопросы она задает,

что уже само по себе не то чтобы неправильно – непонятно. Где традиционная порция женских глупостей, где исповедь, что вообще-то она, Катя, не такая, но и не железная, что одной ей тоскливо, а теперь еще и страшно, что все подходящие мужики на фронте, а остались только Мартыновы да лаврушины, а что поприличнее, так те давно разобраны. Ни утешения не ждет, ни слов понимания ее тяжелой доли. Про патроны ей вместо этого расскажи…

– Ну так что? – тормошила его Катя, – что это значит? Интересно же, – вовсе уж умоляюще протянула она.

Вот, это уже ближе, и, главное, объяснимо – ею движет женское любопытство, неистребимое, нормальное, естественное и жадное.

– Это с армии осталось, – сказал Стас, – когда срочную служил. Так все делали, по традиции – группа крови и патрон от автомата. Это ж не орел двуглавый во всю спину…

– В армии? – В голосе Кати он слышал неподдельное удивление, лица женщины Стас не видел, но по тону был готов поклясться, что только что ее своим признанием сразил. И не успел ничего пояснить, как та со скоростью ППШ выдала новую партию вопросов.