Максим Резниченко: Мертвый Город

– Отдаю должное… Максим.

Так сразу и не могу вспомнить, когда он последний раз называл меня по имени. Клаус моргает и отводит глаза, но за миг до этого я вижу в них неуверенность и даже удивление. Его лицо покрыто испариной, и я вижу, как, оставляя на пыльной коже отчетливый след, у него со лба стекает капля пота. Мне показалось, что он хочет ее смахнуть, но он подавляет в себе это желание, не желая делать резких движений. Клаус как-то ссутуливается и отворачивается, показывая спину. Только тогда мне становится ясно, что наш безмолвный поединок окончен, и я позволяю себе вдохнуть поглубже. Вдох получается шумным и чересчур резким, и с удивлением я понимаю, что последнюю минуту не дышал.

Позволяю себе оглядеться, и первое, что вижу – взгляды друзей, скрещенные на мне. В другое время и в другом месте мое тщеславие наверняка было бы довольно теми эмоциями, что в них читаются: удивление, уважение и даже опаска, если не страх. Но не сейчас. Сейчас та небольшая и ничего незначащая победа, если ее так можно назвать, над Клаусом не приносит мне ничего, кроме раздражения. Из-за чего вообще произошла эта неуместная стычка? Я назвал его Коленькой. Откуда я взял это имя? Так мы его никогда не называли, только Любимчиком. Кто же в таком случае к нему так обращается? Кажется, я знаю, кто. Нужно только вспомнить…. Тупая боль снова стягивает мою голову огненным обручем и давит в виски, отдаваясь болезненной пульсацией по всему телу и вызывая новый приступ слабости. Отголоски смутных мыслей или воспоминаний исчезают, едва я только прекращаю попытки что-либо вспомнить.

– Макс, что с тобой опять? – поднимаю глаза на Рыжего, который обеспокоенно заглядывает мне в лицо.

– Не знаю, Сема, – отвечаю ему, – наверное, я схожу с ума.

Отмечаю, как Клаус, повернувшись, как-то странно смотрит на меня, но так ничего не сказав, снова отворачивается. Я стараюсь не показывать друзьям охватившей меня слабости, и мне даже удается выпрямиться и выпятить грудь. Надеюсь, никто не замечет моих подгибающихся ног. Перевожу дыхание, но в этот момент ко мне вплотную шагает Катя.

– Нашли время отношения выяснять, – зло бросает она, обращаясь почему-то только ко мне. – Как только вернемся, я обязательно доложу о случившемся Марине Яковлевне. Если вам так охота поубивать друг друга, делайте это после экзамена! Я не собираюсь из-за вас заново его проходить и еще целый год сидеть за партой!

Она распаляется все сильнее и сильнее, словно накручивая сама себя. Катя уже практически кричит мне в лицо, вытянув шею и крепко сжав кулаки. Глухое раздражение просыпается во мне и недовольно ворочается, но я давлю его, не давая выхода. В примирительном жесте я развожу руки, показывая открытые ладони.

– Катя, успокойся, пожалуйста, – только и успеваю вставить я, пока она переводит дыхание.

Она сразу осекается, но взгляд ее становится совсем недобрым. Она широко раскрывает глаза, в которых нет ничего, кроме откровенной злости и неуместного ожесточения. Клаус, стоящий в нескольких метрах от меня, отходит еще дальше, продолжая с ничего не выражающим лицом следить за нашей «беседой». А резкое и колючее чувство неприязни к девушке напротив, что так зло смотрит на меня и собирается дать отповедь, ропщет и пытается вырваться на волю.

– Что ты сказал? – шипит она. – Успокоиться? Я тебя сейчас успокою, идиот! Что ты о себе вообще возомнил?! Нашел время для разборок! Ты самый крутой, что ли?! Что ты тут устроил?! Если мы провалим экзамен, а мы провалим, если будут труппы, придется сдавать его через год! Понимаешь?! Через год! Сдадим его, и что хотите, то и делайте друг с другом! А сейчас будь тихим и незаметным! И не провоцируй Клауса! Иначе…

Что «иначе» она не успевает договорить. Я уже просто не в силах сдерживать рвущиеся наружу раздражение и злость. Резко и без замаха я бью ее по лицу раскрытой ладонью.

– Прекрати истерику, – даже не говорю, а выплевываю я. Весь негатив, что буквально кипел во мне, требуя выхода, еще секунду назад, испаряется, а его место занимает уже знакомое ледяное спокойствие. Я холодно смотрю в остановившиеся глаза Кати. Через секунду они наполняются слезами, которые влажными дорожками бегут вниз по ее лицу.

– Ты обалдел, что ли!? – кричит мне в ухо Семен и приседает рядом с опустившейся на землю девушкой, что-то тихо говоря ей.

– Извини, – без тени раскаяния роняю я, разворачиваюсь и шагаю прочь.

– Максим! – зовет меня Соня, но я не отвечаю и продолжаю идти. Я еще успеваю поймать на себе угрюмый взгляд Сергея и до предела удивленный – Клауса.