Юлия Зонис - Геном Пандоры

– Хорошо, мистер фокусник. Если хочешь знать, это из-за Вендиго.

– Что?

– Вендиго. Ну, помнишь, я рассказывал? Индейский великан-людоед. С того дня, как он всю деревню вырезал… – По плечам Густавсона пробежала дрожь. – Понимаешь, – торопливо зашептал негр, – мне все кажется, что он за мной идет, с того самого дня. Затылком его взгляд чую, его красные горящие зенки. Он знает, что меня упустил, но во второй раз не упустит. А эта… паучья мать… она обещала, что меня защитит.

Колдун покачал головой. Все же он ошибся. У Густавсона явно не все дома.

– Вы как ей добычу доставляете?

– Да на плечо взваливаю и доставляю.

– Ладно. Тащите меня.

– Что?

– Что слышали. Если попробуете ее предупредить, я заблокирую ваши дыхательные центры.

– А?

– Если начнете перемигиваться со своей подружкой, вам крышка. Так понятней?

– Есть, есть, сэр! – откликнулся афродатчанин.

Паучиха была огромна. Как объяснил Свен, волшебный напиток индейского знахаря не убивал жертву, а только парализовал двигательную систему. Воспользовавшись этим, Колдун оставил глаза открытыми и теперь с изумлением наблюдал за приближавшимся страшилищем.

У паучихи было раздувшееся брюхо, поросшее короткой щетиной цвета ржавчины, и восемь членистых лап – каждая размером с кран автобуксира. Но вот начиная с головогруди тварь отличалась от паука. Там, где у арахнид был хитиновый панцирь, переходящий в жвалы, у подползавшей к Колдуну химеры было человеческое тело. Женское, если судить по пышной, хотя и несколько обвислой груди. Смуглая кожа, короткая массивная шея и самое пугающее – голова. Иссиня-черные спутанные волосы падали на плечи чудовища. Высокий лоб, резко очерченные скулы и тонкий нос выдавали индейское происхождение экзотической красавицы, а вот на месте губ подергивались вполне паучьи хелицеры. Как женщина-паук могла говорить с таким речевым аппаратом – загадка. Жвала паучихи мокро поблескивали, словно тварь в предчувствии сытного завтрака истекала слюной. Или ядом.

Благодаря затеянному спектаклю у Колдуна была небольшая фора. Едва Густавсон скинул неподвижного пленника на землю и паутина вверху заколыхалась, Колдун мысленно потянулся к уродливой бестии. Надо перехватить контроль.

Остальные пауки висели в своих тенетах неподвижно, пока что послушные хозяйке. Большой сверток почти перестал дергаться. А вот из маленького неслось что-то вроде веселой песенки. Чем бы паучиха ни угостила Сиби, той, похоже, удалось нейтрализовать яд.

Колдун вздрогнул. Откуда Сиби знает слова из старой детской книжки? Песенка мешала сосредоточиться, тонкий голосок иглой ввинчивался в уши… Нет. Это был не голос Сиби.

«Здравс-ствуй, Бес-смертный».

Тихий шепоток, не громче ветра, посвистывающего в древесных кронах.

«Хочеш-шь убить меня?»

Скрип-скрип, жвалы не двигаются, голос звучит у него в голове. Сильный телепат. Центр и должен быть сильным телепатом… но паучиха – не Центр.

«Нет, я не Центр. Не то, что ты называешь Центром.

Я Предс-сказательница».

Колдун не отвечал, потому что паучиха добивалась именно ответа. Чтобы установить связь, жертва в первую очередь должна раскрыться.

Скрип-скрип.

«Хочеш-шь знать, что такое Предс-сказательница? Вс-сгляни на мою паутину».

Колдун не отвел взгляда от черных, без белка глаз твари.

«Боиш-шься. Правильно. Бойся. Эти нити, Бес-смертный, с-связывают тебя и меня. И тыс-сячи живых с-существ. А ты знаеш-шь, что такое Предс-сказание? Что не с-сказано, то не с-сбудетс-ся. Пос-следний стежок, Бессмертный. Пос-следняя капля рос-сы. Моя с-сеть может с-сдвинуть мир на полшага вправо. Или влево. Полш-шага, немного, с-совсем немного. Ес-сли ты с-стоишь не на краю. А твой мир зас-стыл на краю, Бес-смертный».

«Компьютер, – подумал Колдун. – Компьютер, выдающий прогнозы, и сотни подчиненных ему восьминогих модулей-программ. Но не совсем прогнозы… Прогноз не может изменить реальность. Предсказательница – может».

«Ты ос-ступился однажды, Бес-смертный. Ош-шибка. Маленькая ош-шибка. Полш-шага вправо. Я могу ис-справить».

Но ведь прошлое нельзя исправить! Мысль метнулась у Колдуна в голове и пропала, когда на землю сплошным полотнищем обрушился свет солнца и мир затопила морская голубизна.

Сухая трава оплела капители колонн. Сквозь расщепленные плиты пробивались ее жесткие, выдубленные солнцем и ветром стебли – и сейчас эти стебли тянулись выше, чем портики некогда горделивых храмов. Желто-серые зонтики рассыпали семена, а ниже сапфиром горело море. Шеренга мраморных леопардов со сточенными временем мордами враждебно смотрела на восток, туда, где беспощадно полыхало породившее этот остров светило. Десять утра. Удлиняющиеся тени. Стрекот цикад и уже раскаленные, дышащие жаром камни, успевшие забыть о ночной прохладе. Зато камни помнили много других вещей. Помнили, например, что сложенный из них амфитеатр служил когда-то для представлений и мистерий, что в их круге звучали слова хвалы солнцеликому богу и сладкозвучные гимны. Но время, обрушившее колонны, стершее свирепые ухмылки со звериных морд, изменило и это. Театр превратился в гладиаторскую арену, и сейчас арену щедро залила черная кровь.