Юлия Зонис - Геном Пандоры

Когда стук крови в ушах поутих, Колдун сумел приподняться и сесть. Вокруг не было никого – лишь звезды, светящие сквозь прорехи в лесных верхушках. Ни шелеста, ни звука шагов, ни скрипа. Черные стволы возносились в небо, и оно, опрокинутое над лесом, смотрело бесстрастно и холодно. Колдун понял, что совершенно потерял направление. Он не знал, где осталась зачарованная поляна и где их лагерь. Слух тоже ничего не подсказывал. Тогда Колдун прикрыл глаза и попробовал вслушаться по-другому. Откуда-то из глубины леса сочился мрак. Там распростерлось переплетение тысяч крепких нитей, суматошная вязь, в которой все же чувствовалась система. Но Колдун понял, что идти туда не стоит. Над сетью притаилась смерть. В остальном лес был не по-хорошему пуст, словно дикий поступок охотника распугал все зверье на мили вокруг. Или твари затаились, не смея дышать, не смея жить, пока все не разрешится.

Вслед за тишиной и пустотой подкралось одиночество, и Колдун снова ощутил страх. Уже не тот животный ужас, что погнал его от поляны в волнах общего бегства, а свой собственный, детский и почти забытый страх.

Мальчик, который не отражался в зеркалах, боялся оставаться один. Он боялся еще до того, как научился озвучивать свои страхи, и так ревел по ночам, что леди Эмери наняла круглосуточную сиделку. И потом, когда наследник лорда Эмери – к тому моменту уже называвший себя Дорианом – подрос, он боялся. Манили обширный чердак дедовского дома, старые, заросшие паутиной мансарды, одинокие пруды и гроты парка, и все же Дориан не решался выйти из людных комнат, пока у него не появилась маленькая подружка. Мирра всегда смеялась над ним.

«Боишься, что останешься один – и исчезнешь?»

– Мирра, Мирра, – пробормотал Колдун.

Лес вздохнул в ответ и умолк, захлебнувшись собственным вздохом.

– Я не один, – упрямо процедил заблудившийся. – Тут сотни живых существ. Просто я их не вижу.

«И они не видят тебя, – шепнул знакомый голосок. – А если тебя не видят, тебя попросту нет. Ведь так?»

Она прикрывала ему ладонями глаза, но во тьме под веками оставался отпечаток ее смеющегося лица, а подняв руку, он мог нащупать ее пальцы.

– Мирра! – заорал Колдун во всю глотку. – Прости меня! Только вернись!

Крик заглох под лесным пологом. Навалилась темнота, давила на глазные яблоки, как будто решила ослепить навсегда.

– Я и так себя не вижу, – пробормотал Колдун.

Он встал, но почувствовал, что кружится голова. Не было ни верха, ни низа. Куда-то подевались даже деревья и земля под ногами. Он барахтался в пустоте, в вакууме, и сам становился пустотой. У пустоты не было имени. У пустоты не было лица. Ни прошлого, ни будущего.

Внезапно вспомнилась глупая детская дразнилка, которую сочинила Мирра и не раз ему напевала:

«Раз, два, три, четыре», – повторил Колдун, уже теряя сознание.

Последним, что он услышал, был звонкий издевательский смех.

…Хантер рванулся к Рогачу, вскочил ему на спину и впился, как клещ. Тварь запрыгала по поляне, пытаясь сбросить непрошеного седока. Болтало так, что, казалось, мозги вытрясет через уши, но Хантер привык подчинять непокорных скакунов еще на ранчо. Он крепко держался за рог, а второй рукой что было сил придавил мохнатую шею, слишком тонкую для такой здоровой башки. В ноздри ударило острым звериным духом. Мелькнула мысль о блохах. Олень метался по поляне. Если грохнется на спину и покатается – несдобровать человеческим костям. Хантер усилил давление на горло. Тварь захрипела и тяжело рухнула на колени, а затем распростерлась ничком на земле. Еще через минуту скотина перестала дергаться.

Охотник выпустил рог и, трудно дыша, сполз со спины поверженного великана. Все огни погасли, но это не могло помешать делу. Спасибо нелегальному хирургу, встроившему в сетчатку человека дополнительные фотоэлементы. Ночное зрение выручало Хантера не раз, помогло и теперь. Вытащив из-за голенища пневматический шприц, украденный из аптечки андроида, он прицелился и вогнал иглу точно в основание оленьего черепа. Мягко надавил на триггер. В шприц хлынула темная жидкость.