Дэн Абнетт - Пария

Иногда эти задания выглядели абсолютно бессмысленными. Ласковое имечко любовницы? Секретный ингредиент, который использует пекарь в известной на весь город кондитерской? Количество минут, на которое отстают старинные часы в частной библиотеке? Я понимала, что это были просто задания ради заданий. Иногда же наши игры обходились вообще без них: тогда целью было просто определить, как долго ты сможешь оставаться в чужом облике и насколько далеко можно зайти, прежде чем тебя раскроют, и нужно будет смываться.

Каждое из этих заданий было соревнованием, любопытной задачкой, которую нужно было решить — и чем дольше мы выполняли их, тем более качественным было исполнение.

— Если даже с такой скромной подготовкой вы можете проникнуть куда угодно и узнать что угодно в Королеве Мэб, — говорил нам секретарь, — то вы сможете проникнуть куда пожелаете и за пределами этого города.

Итак, мы учились быть актерами. Вернее, обманщиками, потому что самые убедительные обманщики — в сущности, те же актеры. Мы учились становиться другими людьми — до такой степени, что иногда и сами не вполне понимали, кто мы такие. Прежде чем заставить кого-то другого поверить в наш обман, мы сами должны были поверить в него.

По большей части мне нравилось все это. Мне нравилось видеть проблему и находить решение. Между кандидатами, конечно же, существовала конкуренция — но обычно она не выходила за рамки дружеского соревнования. Случалось, что один из кандидатов слишком рано прерывал задание — тогда могли послать кого-нибудь другого, чтобы улучшить достигнутый результат. Друг от друга мы узнавали, какая маскировка работает, а какая — нет. Мы делились друг с другом полученным опытом в части распознавания языка жестов и микромимики, мелкими деталями, которые могут существенно помочь в выполнении задачи и убедить объект в том, что было нужно нам.

Моей любимой частью подготовки к выполнению задания были посещения гардеробной. Благодаря театральному прошлому Зоны Дня, она была под завязку набита костюмами. Когда мне давали задание и определяли роль, я бежала туда, чтобы выбрать маскировку, которая помогла бы мне войти в нужный образ. И гардеробная никогда меня не разочаровывала. Не имело значения, какой причудливый облик мне нужно было примерить на себя — все нужные мне предметы одежды я находила на бесконечных вешалках гардеробной. Это казалось почти пугающим — хотя я подозревала, что мэм Мордаунт пополняла гардероб теми вещами и реквизитом, которые могут понадобиться.

Я думаю о месяце, который провела в особняке маркиза Сентвурма, на пересечении двух широких проспектов неподалеку от Волшебных Врат. С первого взгляда он распознал во мне преподавателя изобразительного искусства и нанял, чтобы учить его старшую дочь. Корлам очень хотел это задание, и, несомненно, произвел бы отличное впечатление в облике молодого преподавателя, дающего частные уроки, облаченного в строгий черный костюм и широкополую шляпу. Смею заметить, что дочь аристократа вполне возможно влюбилась бы в своего красивого учителя. Но я гораздо лучше него умела рисовать красками и карандашом — так что задание досталось мне. В конце месяца я доподлинно знала, что род Сентвурмов подвержен врожденной аллергии — напасти, избежать которой они старались всеми силами, используя возможности фамильной кухни и способности искусных шеф-поваров. Информация о роковой болезни, которую не преминули бы использовать в своих интересах наемные убийцы или вымогатели, стала достоянием Зоны Дня. Сам маркиз, его семья и его огромная промышленная империя теперь были полностью уязвимы для рычагов влияния, которые я заполучила, когда во время урока живописи трепалась о пустяках с болтливой, неосмотрительной девчонкой.

Еще я думаю о другом задании, которое я выполняла в качестве младшей портнихи во дворце Серебряной Графини. Уверена, вы слышали о Серебряной Графине. Одна из влиятельнейших фигур среди аристократического сословия Королевы Мэб, она, по слухам, принадлежала к узкому кругу людей, пользовавшихся благосклонным вниманием и поддержкой таинственного Желтого Короля. Она была прекраснейшей из женщин, которых мне когда-либо доводилось видеть — но я видела ее лишь пару раз и только на расстоянии. Ее наряды — великолепные во всех отношениях — были самыми изысканными и кропотливо исполненными во всем городе, да что там — на всей планете. Они были абсурдно роскошными и дорогими — так что гофмейстер графини держал их в отделении гардероба, которое охранялось так же тщательно, как денежное хранилище в банкирском доме, под присмотром Хранителя Гардероба и целой армии младших портных. Каждое платье, каждый наряд подвергались пристальному осмотру и подробной описи, когда она снимала их, каждую ниточку проверяли, каждая — даже мельчайшая — неполадка подлежала немедленному устранению. Наряды чистили, часто используя крайне замысловатые, слабо доступные пониманию методы, при этом каждый драгоценный камешек, каждое страусиное перо, каждую застежку из слоновой кости или ювелирное изделие, украшавшие платье, спарывали один за другим, проверяли их комплектность по гроссбуху и возвращали в хранилище в гардеробной комнате. Иногда целый день уходил на то, чтобы выбрать, отметить в учетной книге, и пришить на место все украшения, относящиеся к тому или иному платью, — и еще один день на то, чтобы освободить от украшений другой наряд, убрать его в шкаф и переписать снятое с него. Если терялся хотя бы один камешек, имя последнего, кто его видел, обязательно фиксировали в записях. Младших портных за такие недосмотры увольняли — и, думаю, даже наказывали.