Бен Каунтер: Фаланга

«Сломанный Хребет» исчез под затянувшими небо Селааки облаками. Авгуры «Мантии» предсказали, что большая его часть погрузится в один из неподвижных океанов планеты, а остатки рассеются по береговой линии.

«Мантия Гнева» выполнила одну из своих задач. Космического скитальца «Сломанный Хребет» больше не существует, и ни один отступник не сможет использовать его, чтобы возродить ересь Испивающих Души.

Единственным, что удерживало корабль на орбите Селааки, было отделение скаутов, находящееся на задании. Скоро они вернутся, и «Мантия» навсегда оставит это покинутое место.

Первым умер брат Кай.

Стены вывернулись наизнанку и обнажили множество зубьев, сделав проход похожим на широкую колючую глотку. Кай среагировал позднее всех. Все отделение бросилось в идущие вдоль стен туннеля ниши, в которых стояли изваяния космодесантников в броне Испивающих Души, украшенной искусно выполненными изображениями чаши. Один из шипов пронзил ногу Кая, и поволок космодесантника в глубь подрагивающей и сжимающейся глотки. Звук рвущихся мышц и ломающихся костей почти заглушал скрежет камней.

Кай не закричал. Может быть, не хотел показывать слабость в последние секунды жизни. А может быть, просто не успел. Когда коридор снова преобразился, от Кая не осталось и следа, кроме текущей по высеченным на стене изображениям ярко-алой крови.

Боракис огорченно вздохнул, когда на ретинальном дисплее моргнул и погас символ признаков жизни Кая.

— Кай! — закричал Орфос, — Брат! Скажи что–нибудь!

— Его больше нет, скаут, — сказал сержант.

Каллиакс держал болт-пистолет у лица, почти касаясь губами казенной части. Он сидел в нише напротив Боракиса.

— За каждую каплю крови, да воздастся, — с каменным лицом сказал скаут.

— Сначала долг, — произнес Боракис, — а уже потом мысли об отмщении.

— Там была ловушка, — ответил Каллиакс, — я должен был ее заметить. Во имя рук Дорна, почему я ее не заметил? Какой–то механизм, что–то необычное, для меня ведь это должно быть очевидным!

— Если ты думаешь, что это ты убил нашего брата, — сказал Боракис серьезно, — тогда возьми пистолет и отомсти самому себе. В противном случае сосредоточься на своем долге. Там была ловушка, но она установлена здесь не просто так. Она что–то охраняет. И мы должны выяснить, что именно.

Из ниши, в которой прятался брат Лаокан, донесся звук ломающегося камня. Наружу вывалились обломки статуи.

— Говори, послушник! — приказал Боракис.

— Сюда, — ответил Лаокан, — этот туннель — фальшивка. За стеной есть другой путь.

Боракис уперся руками в стены и сильно ударил ногами по статуе. Стена подалась, и изваяние рухнуло в пустоту, открыв взгляду широкое помещение с низким потолком, освещаемое желтоватыми светосферами, вмонтированными в стены.

— За мной, братья! — сказал сержант.

Каллиакс и Орфос пробились через фальшивую стену и вслед за сержантом вышли в тайное помещение. Они еще не прошли весь путь от человека до космодесантника, но их силы уже находились далеко за пределами человеческих.

Боракис стоял лицом к расположенной в дальнем конце помещения часовне с алтарем. С низкого потолка свисали сталактиты, образовавшиеся из просачивающейся сверху воды. Алтарь представлял собой прямоугольный серый камень, над которым висел триптих, изображающий Рогала Дорна в гуще сражения.

На сей раз Боракис сам пошел вперед. Теперь он знал, что здесь опасно, и собирался встретить опасность первым, поскольку в его обязанности входило благополучно вернуть своих подопечных в расположение Ордена.

На алтаре стояла вырезанная из черного камня чаша, инкрустированная изумрудами. Боракис приблизился к алтарю, держа его на прицеле. Скауты шли сзади.

На иконе над алтарем Рогал Дорн был выполнен в золоте, а вместо глаз поблескивали бриллианты. Примарх был вдвое выше сражающихся рядом Астартес, также золотых. Противниками были чужаки, или, возможно, мутанты, гуманоиды с когтями и жабрами. Дорн повергал их к своим ногам. Работа была посредственной. В часовнях и храмах «Фаланги» можно было найти десятки икон более высокого качества.

— Сержант, — сказал Орфос, — какие будут указания?

Боракис подошел к алтарю и склонился над ним. Чаша была не пуста. Что–то в ней мрачно поблескивало. Из–за тусклого освещения нельзя было сказать точно, но жидкость походила на кровь.

Кровь определенно свернулась бы за то время, что часовня была запечатана. Боракис очень хорошо знал запах крови. Он поднес к чаше лицо и принюхался, зная, что чувства Астартес распознают истинную природу жидкости.