Джон Френч - Ариман - Оракул-мертвец

— Наш брат… — начал Ариман, но я уже услышал скорбные слова, которые он только собирался озвучить.

— Прошу, избавь меня от всего того, что тебе хочется сказать, — я посмотрел в его холодные глаза. Боль от ожогов пронзала мое тело острыми иглами. Я игнорировал ее. — Я не скорблю о нем. Он был глупцом, как и ты, Азек.

Его плоское лицо оставалось неподвижным, но он выглядел так, словно собирался что-то ответить. Я избавил его от этой необходимости.

— Ты пришел либо освободить меня, либо просить о службе, — произнес я. — Или же хочешь успокоить совесть, прежде чем добавить меня в список наших мертвых братьев.

Поймите, я не эмоциональное создание. Моя кровь не вскипает при разговорах о братстве, о чести и наследии. Дни моей верности, долга и обязанности перед товарищами давным-давно в прошлом. Я — существо истинной вселенной, за сковывающие меня узы я заплатил положенную цену, и верен я только своим способностям к выживанию. Ариман знал это. Вряд ли он мог забыть.

Спустя некоторое время он кивнул. Обереги и оковы, что удерживали меня, вновь зажглись, и я почувствовал, как его разум призрачным касанием прошелестел по моему. Это была чистая агония. Я постарался не дать возобновившейся боли отразиться на лице. Проявить слабость значило добровольно отдать себя в рабство.

— Мне нужна твоя помощь, Ктесиас.

— Моя помощь? И что ты можешь предложить за эту помощь? И, переходя к сути, — зачем она тебе?

— Кое-что изменилось.

— Там, где прежде стоял Амон, теперь стоишь ты. Ты — повелитель армии наших изгнанных собратьев, которые еще недавно охотились на тебя по грани бытия. Без спору, ты в непростом положении. И если все дело в этом, а это скорее всего так, тогда ты еще не утратил привычку недоговаривать.

Он кивнул.

— Я не знаю, могу ли им доверять.

— Но ты знаешь, что не можешь доверять мне, и это делает меня… кем, достойным доверия? Какова ирония, не находишь?

— Последуешь ли ты за мной как прежде, брат?

Я позволил голове упасть обратно на удерживавшую меня раму.

— Что ты предлагаешь? — спросил я, закрывая глаза. Варп ощущался неуловимым, болезненным присутствием в разуме, его мощь сдерживали лишь оставшиеся обереги.

Тишина становилась глубже, поглощая биение моих сердец и звук дыхания. Все в камере застыло, удерживаемое на месте, словно рукой. А за этой тишиной парил разум Аримана — холодная звезда, впитывавшая в себя тепло и свет. От его силы у меня едва не перехватывало дыхание.

Я вижу изъяны Аримана. Он мне не нравится и, не сомневаюсь, эти чувства обоюдны. Мы не могли бы отличаться сильнее. Но тот, кто станет отрицать, что он не самое поразительное создание в мире смертных, либо лжец, либо глупец.

Я открыл глаза.

Он не пошевелился, но его концентрация усилилась. Мне казалось, он в считанных дюймах от меня, втягивает воздух, которым я дышу, заглядывает сквозь окна моих очей, видит амбиции в моей расколотой душе. Холодные иглы впились в мои искаженные воспоминания, и я понял, что он видит каждую сделку, каждый осколок моей жизни, выменянный ради того единственного, что мне нужно сильнее всего. И я понял, что он увидел причину, и понял, что он догадался.

В этот момент я возненавидел его, возненавидел сильнее, нежели просто неприязнь двух сыновей, которым по разным причинам довелось принять неправильные решения. Ненависть огнем дышала из меня в безмолвии, отвечая и моля в равной степени. Столь неожиданно-яркая эмоция застала меня врасплох — она походила на возвращение к жизни, от которой я давно отказался. Конечно, так оно и было. Именно так.

— Что я предложу тебе, Ктесиас? — наконец сказал он низким голосом. — Я предложу тебе все то, что ты искал.

Я знаю, что при этих словах мои глаза расширились, ибо он кивнул.

— Я предложу тебе твои сны.

Позже я пойму, зачем в действительности требовался Ариману. С доверием или властью это не имело ничего общего, по крайней мере в том смысле, в каком я думал. Он знал меня лучше, чем я сам, на самом деле лучше, чем знал самого себя. Он всегда видел других очень отчетливо, тогда как себя — крайне туманно. Но тогда я посчитал его предложение не более чем старомодной простотой: обещанием вознаграждения и угрозой возмездия за предательство. Этого было достаточно.

— Освободи меня, — произнес я, — и я буду служить.

— Как пожелаешь, — ответил он, и я почувствовал, как зачарованное серебро оков треснуло. Меня пронзила боль, когда металлические осколки рассыпались во все стороны, а затем застыли в воздухе. Я повалился на бок обмякшей грудой, долгую минуту пытаясь отдышаться.