Дмитрий Матяш - Изоляция

Воет один за стеной, как-то как песню запевает: ааааа-га-га-га-сука! И затем по новой: ааааа-га-га-га-су-ка! Еще кто-то всхлипывает, да так жалостно, что хочется выйти его утешить, глупого-безрассудного. Ну чего ж полез, дубинушка ты пустоголовая? Вот теперь и ходи, как дурак, с щепотью дроби в паху.

Только затихло — бабах!!! Еще один взрывпакет! Гораздо ближе, под самую дверь старичку кинули. Спешный топот, крики. Выстрел из дробовика, но, видимо, мимо цели — никто не завопил от боли. Короткая автоматная очередь, заряд из второго ствола ушел в сторону, брызнуло стекло, хрипло ойкнул старик.

Все, миссия седовласого воина закончилась. Жаль. Дальше сам, Салман, сам.

Стрелка возобновила ход. Мысли потянулись за ней черным смерчем. В руках у меня остался лишь ПМ — с автоматом неудобно в узком коридорчике будет. Закинув «калаш» за спину, в безумии расширив глаза и громко засопев (да, я это от себя отметил!), я вырываюсь в дверь. Не хочу ждать, пока они меня найдут. Стреляю просто в мишени, не отличаю людей, не вижу их лиц и оружия. Этого всего для меня просто нет. Один в годах, плечистый, невысокий, ко мне повернут спиной. Пуля в затылок с полуметрового расстояния — не мастерство виртуоза. Упал. Секунда еще не закончилась. Другой молодой, руки свободны, вскинул ими, пока поворачивался. Как зомби хотел на меня пойти? Из небольшой черной дырки в височной области несильно брызнуло кровавым йогуртом. Парень пошатнулся, грохнулся, но я этого уже не видел. Двое лежали на площадке с противоположной стороны. Я поворачиваюсь к ним со скоростью волка в той давешней игре, где он яйца собирал. Как и предполагалось, один из них получил разряд дроби в брюхо, штаны окровавлены, в куртке десятка два мелких дырочек. Рентген не включай — каша в нутрях, однозначно не жилец. А другой, что носом хлюпал… чего-то не пойму я. Согнулся в три погибели, голову руками накрыл, уши прижал, качается взад-вперед, что та детская лошадь на пружине. Испугался, что ль?

— Не убивай, не убивай, не убивай…

Отодвигаю ногой «сайгу», принадлежавшую парню с дырявым брюхом, поворачиваюсь обратно. Дедок сидел по-прежнему в своем инвалидном кресле, только вперед наклонившись, «горизонталка» валялась у его ног, с кресла на пол тянулись густые маслянистые капли. Те двое с ранениями в голову сложились валетом у его двери.

Раненый затих, растянулся на боку, руки к животу прижал. Перестал завывать, успокоился, лишь лицо продолжало трястись в мелкой лихорадке. К запаху крови и пороха примешалась вонь пролитого желудочного сока.

— Поднимайся, — говорю я последнему, став над ним с ПМ Кажана (думаю, это жирдяя было поганяло, ему больше шло) в руке. — Живо давай.

Медленно, с опаской, весь трясясь от страха, он поднял на меня окровавленное лицо. С правой стороны, от губы и до уха, ему словно кожу сдернули. Ага, кажись, понял я. Старик тут ни при чем. Пацан, на вид четвертак годков, слишком рано дернулся. Угодил под свой же (или братюни вона лежащего) взрывпакет. Обожгло харю добротно, респект пиротехнику.

— Мессер? — словно не веря глазам, спросил он. В его взгляде вспыхнули фонари облегчения и надежды. — Ты, что ль?

Мессер… Да когда ж меня еще так называли? Лет десять назад. Когда в нашей нацистской шворе каждый придумывал себе броский и брутальный ник. Тех, кто знал мой позывной, я тоже обязан был знать.

Сгребаю обожженного за воротник, поднимаю, придавливаю локтем в горло к стене, ствол — в темя.

— Что ты сказал?

— Мессер, Глеб… — Он даже попытался улыбнуться. — Помнишь Славянское братство, Арийца — старшака вашего, Обера, Полицая?.. А я тебя сразу узнал. И эти твои, — он кивнул на мои ботинки, — «Доктор Мартенс», тоже узнал. Смотри, — он поднял ногу, и я отметил, что «мартенсы» у него новее и подошвы не так стесаны. — Я Фрайтер. Помнишь? Из «фирмы» Штабса.

— Из Штабсовых, говоришь? А сам старшак где? — пробиваю я его на подлинность.

— Дык ты чего, не знал? — Он, казалось бы, с удивлением покосился на все еще упертый ему в башку ствол. — Еще в две тысячи седьмом антифакеры грохнули. В Москве, он к своим так было подался. После его смерти наша «фирма» и расползлась кто куда…

Ну ориентируется, конечно, в вопросе, хоть ты меня и убей, не припомню я никакого Фрайтера. Хотя даже если б и помнил, то никаких радостных воспоминаний он во мне своим появлением не растопил. Зря полагает на то, что я его отпущу только из соображений когдатошнего единомыслия. Те времена давно сплыли, и совершенно никакой радости от встречи с представителем бывшей нацистской своры я, разумеется, не пережил. Скорее всего, грохну, как и остальных, бегущая строка ведь еще не исчезла — значит, все еще актуальна.