Антон Смолин - Последний Шанс

— Так шо ж ты раньше молчал? — на одном дыхании произнёс Кран, почти на чистом русском.

— Во-первых, я об этом вообще не сразу вспомнил, так как давно это было. Во-вторых, какой смысл говорить, если я всё равно ничего не помню?..

— А ты попытайся вспомнить! — с нажимом процедил сквозь зубы кавказец.

Цинк зло посмотрел на него, затем встал и вдруг закричал:

— А сам вспомнил бы, а?! Ты вон вечно всё забываешь, а я что тебе — Есенин, у которого память до фига большая была?! Мне вообще пять лет тогда было!

Не надо быть великим экстрасенсом, чтобы понять, что наёмник сам мучается от невозможности вспомнить хотя бы малые детали карты. И трогать его не стоит.

— Успокойся, — произнёс Шайга, на всякий случай покосившись на дверь слева от себя — мало ли, вдруг откроется. — И постарайся вспомнить. Хотя бы, сколько линий было?

Цинк опустился на рельс, достал сигарету и сказал, как выплюнул:

— Две.

— Ну, уже что-то. Как они по отношению к станции… э-э… располагались?

Наёмник зажёг сигарету, спрятал зажигалку и нервно затянулся. Потом выпустил струю дыма и тихо ответил:

— Не помню.

Шайга выдержал паузу, чтобы Цинк не «взорвался» от обилия вопросов, которые его, несомненно, раздражали, ибо ответить на них он не мог.

— Но ведь это важно, — снова заговорил старший наёмник. — На кону такие деньги… Ладно, давай поближе возьмём. Как тоннели были по отношению к Припяти?

Цинк во второй раз затянулся, вынул сигарету изо рта и вдруг замер. Потом едва слышно произнёс:

— Вспомнил: одна линия прямо в город вела, другая… в сторону куда-то… в бок… или в обход Припяти, к станции…

— Отлично! Уже кое-что. А где они обрывались? Тоннели, имею в виду.

Наёмник продолжал сидеть, не двигаясь; Шайга готов был поклясться, что в голове у его товарища сейчас крутятся и складываются воедино схемки, обозначения и надписи — одним словом, виденная давным-давно карта.

Внезапно Цинк резко подскочил, щёлкнул пальцами и выдал:

— Он имел два выхода! К окраине города и к центру! — Сказав это, наёмник торжествующе посмотрел на своих приятелей и глубоко затянулся.

— А окраина какая? — прищурился Шайга.

— Южная, понятное дело…

Кран, всё это время молча стоявший у противоположной стены и с сопением слушавший приятелей, спросил:

— Э, а щто нам вообщэ эти схэмы дадут?

Цинк глянул на кавказца, помолчал и чуть погодя сказал:

— Нет, ты в натуре дурак, или как? Мы теперь примерно знаем, куда эти два засранца пойдут. — Он повернулся к Шайге. — Я думаю, раз они сюда забрались, то хоть немного знают, что это за место. Сталкеры — народ осторожный — никогда не пойдут там, где ещё никто до них не ходил. Значит, они в курсе, куда ведут тоннели, следовательно…

— Мы можем их перехватить, — закончил за него Шайга, вставая. — И мне почему-то кажется, что топают они на окраину.

— То эсть… мы идём в Мёртвый город? — неуверенно уточнил Кран.

— Да.

— Послушайте, — задумчиво сказал Шайга, — что, если мы уйдём, а они как раз дверь откроют?

— С фига ли? Они наверняка думают, что мы тут их поджидать будем. Не работай здесь в своё время мой батя, мы бы так и поступили. Так что они вряд ли откроют. Уйдут, наверное. По крайней мере, я бы так сделал. — Он пожал плечами.

— Да, ты прав… но растяжку на всякий случай поставить надо. На самый-самый, так сказать… Если их там, на окраине, не встретим — вернёмся сюда. И будет хорошо, если они здесь подорвутся. Кстати, ты не помнишь, где выход на поверхности располагается?

— Где-то перед первыми домами, — ответил Цинк. — Я хорошо помню, что они коробочками обозначены были… Перед ними ещё был кругляш, стрелка от основной схемы тоннеля в сторону и над ней, стрелкой этой, что-то написано…

Шайга задумчиво почесал подбородок.

— Ну, ладно, поищем… — сказал он и перевёл взгляд на кавказца. — Кран, минируй дверь, ты же у нас спец в подрывном деле. И пойдём. Не знаю, как вам, а лично мне интересно, откуда эти гады про артефакт узнали…

Они уже минут тридцать шли по шпалам, прислушиваясь к подземному миру Зоны. Здесь было совершенно не так, как на поверхности. Там властвует смерть, жизни ежеминутно угрожают опасности, атмосфера постоянно держит в напряжении. Под землёй же не было ни звука, словно это отдельно живущий по себе мирок, запечатанный, всеми забытый. Даже воздух тут протухший, густой, если можно так выразиться; на всякий случай путники надели дыхательные маски — мало ли, вдруг дрянь какая отравляющая встретится. Время в подземельях остановилось — тогда, когда их бросили военные или учёные, запечатав и забыв. Казалось, с тех они и… повисли — вне пространства и времени. Но, несмотря на странные мысли, навеваемые темнотой тоннелей, путешествие нисколько не напрягало, идти было легко, не возникало тревог. Единственное, что настораживало, так это чувство, будто бредёшь по кладбищу, но то, скорее всего, воображение разыгралось.