Михаил Тырин - Отраженная угроза

«Ну, я и врать здоров…» — подивился Сенин. С огромным облегчением он заметил, что парень, кажется, начал сдаваться. Возможно, просто испугался слов «кто-то может ответить». Ответственности боятся все.

— Ну… — Лаборант нерешительно протянул руку к кассете, в которой выстроились в строй не меньше сотни пробирок. — Давайте ваш образец. Посмотрим, что там такое. Но я должен буду сообщить…

— Да сообщай, родной, сообщай, куда хочешь! Только дело сделай.

— Да, я сделаю. Только, знаете, подождите в коридоре. Здесь вам не положено находиться…

Спор с лаборантом немного растормошил Сенина. Но, оказавшись один в коридоре, он снова погрузился в какую-то вязкую пучину, состоящую из обрывков старых нехороших чувств. Сразу сдавило грудь, навалилась депрессия.

«И что теперь? — думал он. — Что, если пацан окажется „мочалкиным“ выродком? Что с ним делать прикажете? Сообщать в „Русский космос“, в правительство?»

Перед глазами быстро нарисовалась картина: в доме появляются чужие люди, кладут мальчонку в какой-нибудь чертов контейнер и увозят. Если ему позволят жить, то только на Евгении, в карантинной зоне. В вечной мерзлоте, где маленький человечек не выживет. Элиза, конечно, полетит с ним. Вместо солнечного земного рая в уютном домике — проклятая обмороженная планета, где Сенина еще помнят. И помнят не самым лучшим образом. Да и сам Сенин ничего не забыл, а это будет еще похуже…

«Не хочу, — думал он, мучительно кусая губы. — Не дам ей жить рядом с собой. Когда же эта проклятая грибница оставит меня в покое? Ну, сколько же можно жрать меня живьем?!»

И снова ему мерещились клочки живой паутины в углах. И опять возвращалось омерзение, от которого он успел отвыкнуть.

«Как там Элиз говорила: личиком в подушку. Три минуты, и конец. Господи, что ж я делаю, о чем думаю… А что мне еще делать? Я лучше сам жить не буду, чем позволю этой мерзости здесь плодиться. И нечего тут раздумывать… Значит, судьба у меня такая».

Открылась дверь, показался лаборант со свежей распечаткой. Сенин ощутил, как его сердце куда-то рухнуло.

— Вот… — растерянно сказал парень. — Ничего особенного не вижу.

Сенин схватил листок. Лаборант заметил, что у него трясутся руки, и на лице юноши мелькнул почти испуг.

Первым желанием было немедленно впиться глазами в мелкие цифры, увидеть, сравнить… Но Сенин сдержался. Он не знал, что с ним будет, если окажется, что числа совпадают. Лучше в этот момент быть одному.

Он скомканно поблагодарил лаборанта и быстро пошел по коридору. Тот что-то крикнул вслед, но Сенин не реагировал. Он жил сейчас только одной мыслью.

Он сел в машину, несколько раз глубоко вдохнул. «Вот теперь можно», — мысленно сказал он себе.

И только тогда поднес распечатку к глазам. Нашел таблицу, похожую на штрих-код, просмотрел цифры. Потом еще раз. И еще раз.

— Так, — сказал он вслух. — Так, значит. Всё ясно…

После этого включил двигатель и вырулил на шоссе.

Через полчаса он был дома. Тихо открыв дверь, поднялся в детскую комнату. Элиз была здесь, она играла с ребенком.

— Примчался, — сказала она. — Сумасшедший. Побудь здесь, мне на кухню надо.

— Очень хорошо, — сказал Сенин, оставшись наедине с малышом.

Тот смотрел на него внимательными черными глазами.

— Ты уж прости меня, — сказал Сенин, опускаясь на колени перед кроваткой. — Прости, крошка. Представляешь, полчаса назад папка тебя чуть ли не убить хотел. За что тебя убивать? Ты же просто ребенок. Мой ребенок. Мой сын. Мой, а не его. Всё, что он сделал, — мое. По праву, а не по наследству, понимаешь? Ничего ты не понимаешь…

В комнату заглянула Элиз. Улыбнулась и тихо закрыла дверь, решив, что муж наконец-то осознал себя отцом.

— А знаешь, у меня ведь для тебя даже наследство есть, — продолжал Сенин, вспомнив про ящик с камнями шанко. — От тезки тебе досталось. Вся его жизнь будет у тебя в руках, представляешь? Ты только сбереги, а еще лучше, продолжи…

Он говорил и говорил: фантазировал, мечтал, строил планы на долгие годы вперед. И с каждой минутой всё яснее понимал: именно в этом малыше останется всё лучшее, что было в его собственной жизни. Именно этот малыш осуществит мечты, до которых так и не добрался сам Сенин. И только ему будет передано всё сокровенное, всё то, что хотел присвоить другой человек, очень похожий на Сенина, но совершенно другой.

А был ли этот другой? Или он только приснился? Может, это был сам Сенин, отраженный в зеркале собственных противоречий? Ему хотелось бы думать, что так и есть — не было никакого двойника, не было врага, знающего о тебе абсолютно всё и поэтому бьющего особенно больно. Не было страха и не было горя. Не ломались крылья и не обрывалось дыхание…