Алексей Соколов - Терпение дьявола

– Разрешите, Эдуард Эрнестович?

Увидев на пороге сутулую фигуру, Сапсан едва не подскочил на койке.

– Колода!

– Оклемался, мастырщик бешеный. – Старый вор, облаченный в новенький лабораторный халат, подошел к сталкеру и осторожно обнял его за плечи. – Только не жди, что я за ногу извинюсь.

– Да иди ты. – Сапсан расслабленно откинулся на подушки. – Рассказывай давай!

Колода покосился на Базарова. Профессор махнул рукой:

– Можно, если он сам не устал.

Сапсан энергично мотнул головой.

– Тогда, если что – дежурный лаборант за стенкой. Но вы, Юрий Михайлович, все-таки подумайте над моим предложением. Очень занятный у вас случай, очень…

С этими словами ученый вышел из палаты. Колода кивнул на затворившуюся дверь и уважительно произнес:

– Не голова у Эрнестыча, а Дом Советов. Он тебе про Асклепия рассказал?

– Ага. – Сапсан самодовольно потянулся. – Получается, мы с тобой мир спасли, да?

Старый вор не ответил. Сев в кресло, он исподлобья посмотрел на сталкера и спросил:

– Тебе что привиделось?

– Ничего не привиделось, просто Питон лучшим другом стал. – Сапсан поморщился, вспомнив, как собирался бежать со спортсменом наперегонки. – И ревизор, урод телепатический, Дудонькой меня назвал. А тебе?

– Мусорские рожи, – скрипнув зубами, процедил Колода. – Самая сволота беспредельная пришла из всех, кого в жизни перевидал. Баню устроили с такой давиловкой, как уже и не умеет никто.

– Ревизор – это не «никто», – протянул Сапсан. – Говорят, он, когда людей с оружием зомбирует, то сначала из них себе охрану строит, чтобы спокойно по Зоне ходить, а потом, когда новых зомби находит, старых сжирает. Этот гад так мозги выворачивает, что и не поймешь ничего до тех пор, пока он тебе в горло не вцепится. А может, и тогда тоже не поймешь.

Зэк усмехнулся.

– Да мне уж Эрнестыч порассказывал. Они тут как раз что-то такое изучают. Пси-поля, телекинез, еще что-то хитро-мудрое.

– Удивляюсь, как ты соскочил?

– А я, Игорек, и не залезал никуда, чтоб соскакивать. Представь, что сидишь ты в голой хате-одиночке без оконца, где только шконарь, на котором лежать получается поджав ноги и боком. В углу дальняк без крышки. Смыв работает, когда цирику захочется, – хоть раз в час, хоть раз в сутки, а хоть и каждую минуту. И в любой момент могут на допрос вытащить. Следаки меняются, часов или хотя бы календаря в кабинете нет, сколько времени ты там, сколько в хате, сколько вообще прошло – не знаешь. Только вопросы, которые вроде бы и разные, но все равно одинаковые. Не захочешь, а запоешь. Но в натуре петь нельзя, потому что реальный расклад по чужому свисту тебе никто не сольет, а ссучиться, сам понимаешь, западло. Вот и крутишься, как вошь на гребешке, чтобы и самому не уехать, и корешей на вышку чужими ходами не отправить. – Предавшийся воспоминаниям Колода возвел глаза к потолку. – Вот это ревизоры были, да! Вашим Кашпировским недоделанным до них как опущенцу до короны. Запугать, замазать – выкусите. Пуганый Колода. И мазаный.

Слушая старого вора, Сапсан задумчиво ощупывал повязку на больной ноге.

– Значит, ревизор до тебя не добрался, – сказал он. – А как мы здесь очутились?

– Ну поначалу я тоже чуть не сдал. Башку ломит, руки-ноги сами по себе. А потом как будто резко переклинило и махом отпустило. Смотрю – Питон уже чешет куда-то, ты автомат за ствол поднял и за ним шаркаешь. Кричу – не отзываешься. Я вперед забежал, назад тебя толкаю, а у тебя в зенках порожняк стоит. Как две стеклухи в натуре. Ясен-красен, что дурит вас кто-то, как меня пытался. Ну я перо подхватил и в ляху тебе саданул. Думал, отпустит тебя хоть чуток. Ты еще шагнул, а потом – брык – и повалился. Вот и тащил тебя, пока мощей хватило. А к ночи братовья на нас вышли, Гришка с Толиком.

Сапсан удивленно вскинул брови.

– Медведь и Профессор? Это они меня сюда…

– Они, да. – Кивнул Колода. – Приволокли и почти сразу отчалили. Сказали, что за твоим шмотьем. Привет просили передать, пламенный. И взгляд у обоих был, как у дедушки Ленина, – добрый-добрый.

Думать о таком неожиданном спасении сталкеру было неприятно. Медведь со своим братом, конечно, честные бродяги. Но если Скряба рассказал им о его выходке, то как же теперь быть дальше? Вход в родной бар, скорее всего, заказан навсегда, а начинать с самого начала, потратить еще год или даже больше, чтобы снова вернуться… к чему? И надо ли к этому вообще возвращаться?

Постепенно выхватывая из памяти отдельные фрагменты произошедших событий, сталкер подступил, наконец, к самому главному.