Дмитрий Силлов - Кремль 2222. Шереметьево

– Ну да, трагедия всей жизни – помыться, – сказал я, трогаясь с места.

– Это очень плохой знак, омывать себя водой.

– Жить в дерьме и паутине, воняя как скунс, это еще более плохой знак, – наставительно произнес я.

Ответом мне было горестное молчание. Ну и хорошо. Ибо говорливый мутант начал уже реально доставать своей болтовней.

Доехав до озера, я вытащил из сумки безвольно обвисшее, покорное судьбе тело спира, сунул ему обмылок в лапы и отправил в воду. Признаться, ее вид меня не особо вдохновил – ярко-синяя ряска возле берега, камыши тоже с нездоровой просинью, недалеко от берега какая-то тварь двухметровой длины плавает. Похоже, сом-мутант, сдохший не своей смертью, дрейфует разорванным брюхом кверху, а вокруг него наблюдаются подозрительные круги на воде.

Пока Рудик мылся, он все время смотрел на меня взглядом, полным тоски, но я был непреклонен.

– Давай-давай, тщательнее намыливайся, – подбадривал я мутанта, на всякий случай держа «Вал» на локтевом сгибе. – А зверюшек, живущих в этом озере, не бойся. Видишь, какие пятна грязищи от тебя по воде расплываются? Никакая хищная рыба, заботящаяся о своем здоровье, на сто метров не подплывет к эдакой аномальной зоне. Так что, мой токсичный спутник, мойся и не халтурь, это для твоей же пользы.

Наконец после третьего намыливания и тщательного полоскания я решил, что с Рудика достаточно. Повинуясь моему жесту, тот пулей выскочил из воды и принялся отряхиваться по-собачьи, только брызги во все стороны полетели.

Я подозревал нечто подобное, потому заблаговременно отошел подальше. Но, тем не менее, успел заметить волнение возле самого берега на том месте, где хвостатый только что полоскался. И выстрелил раньше, чем то, что выскочило из воды, успело схватить отряхивающегося мутанта.

Тот отпрыгнул метра на три, но это было уже ни к чему. Полутораметровая тварь, похожая на щуку с крокодильими ножками, билась в агонии, щелкая зубастыми челюстями.

– Ну вот, – сказал я. – Рыбку добыли, и помылись заодно.

– Но я… я же чуть не погиб! – взвизгнул Рудик.

– Чуть не считается, – сказал я, хотя, признаться, некоторым образом чувствовал угрызения совести – правда, лишь очень некоторым образом. – Если б ты не помылся, то от твоей вони погиб бы я. И кто б тогда вел мотоцикл?

«Рыбку» я, конечно, подбирать не стал, а вот мутант, похоже, обиделся. Залез в сумку и молчал минут двадцать, пока я ехал по очень трудному участку шоссе, разбитому и раскрошенному донельзя. Правда, потом Рудику это надоело. Высунув хмурую морду, он сказал:

– Тут лучше объехать.

И правда, ландшафт впереди менялся на глазах, все больше напоминая сердце чернобыльской зоны, или что-то типа того. Трава стала не просто сероватой, а почти черной. Редкие кусты и деревья смахивали на красно-коричневые мумии – такой становится растительность, отравленная большой дозой радиации. День был пасмурный, тучи полностью закрыли солнце, и можно было заметить, как красноватые ветви слабо светятся – такое случается, когда ферменты погибшего дерева взаимодействуют с радиоактивными частицами. Но самое странное было в том, что Последняя Война прошла двести лет назад, а эти деревья и кусты продолжали тут стоять, живя своей загадочной и жуткой жизнью.

А чуть дальше шоссе заканчивалось, будто его обрезали, словно нитку. Мне не нужно было дополнительных пояснений, чтобы понять – передо мной гигантская воронка от взрыва ракеты, за прошедшие годы занесенная землей, песком и мусором.

– Старики говорили, что много лун назад люди увидели в волшебном зеркале, как на них летит смерть. И тогда отсюда взлетели несколько огненных стрел, – проговорил Рудик. – А потом сюда упала та самая смерть, которую они увидели в зеркале. Очень плохое место. До сих пор тут все мертвое, но в то же время живое…

Я молчал, направив половинку бинокля в сторону центра воронки, диаметр которой был около километра. Молчал, закусив губу, потому что там, возле другого края воронки… двигались человеческие фигуры.

Двигались они неестественно медленно, и каждое их движение было отчетливо видно, так как они светились, будто отлитые из расплавленного металла. Они шли строем, поднимая руки в такт шагам, и я видел, как на месте их ртов синхронно возникают провалы. Солдаты беззвучно пели строевую песню, пели ее уже двести лет, и не было конца их дороги… В какой-то момент воздух слегка сгустился, картинка дернулась – и взвод, идущий в никуда, переместился назад, словно кто-то невидимый отмотал кинопленку обратно.