Дмитрий Силлов - Кремль 2222. Шереметьево

Правда, это увидел только я. Остальные склонились в поясном поклоне. Понятно. Когда исчезает цивилизация, старые традиции возрождаются с новой силой. Может, оно и правильно. Особенно, когда князь в ответ тоже кланяется народу. Не в пояс, но вполне заметно, что не просто головой кивнул, а оказал ответное уважение.

– С чем пожаловали, люди добрые?

Голос у князя был глубоким, с хрипотцой – наверно, не прошел даром удар ножом или мечом, от которого остался косой свежий шрам на горле, лишь частично прикрытый высоким расшитым воротником.

– Да вот, княже, человека привели, – ответил Никифор. – Иноземца. Звать Снаром. Помог нам атаку скведов поганых отбить, порешил их преизрядно из пулеметов, которых я ранее не видал. Говорит, что его Перехожий послал, тебе какую-то вещицу передать.

Взгляд князя был жестким, изучающим, будто хотел местный правитель просверлить им мою голову и изучить, что там варится на самом деле в моей черепушке. Честно говоря, под таким вот немигающим рентгеном захотелось опустить глаза – но я не опустил. Чисто из упрямства. Он смотрит, ну и я посмотрю. Это для местных он князь, но не для меня.

Постояли мы так с полминуты, мужики вокруг аж дыхание затаили – что-то будет… Но ничего не случилось. Князь кивнул, нормально, мол, прошел психологическую проверку на вшивость. Правда, при этом едва заметно поморщился. Ясно. Видать, еще не совсем оправился после ранения, что получил на стенах – скорее всего, от когтей мертвецов, управляемых скведами. Правильный князь. Не отсиживался в доме-крепости, как я было подумал вначале, а восстанавливался после ранения. То-то два дюжих окольчуженных молодца, что вышли следом, стоят чуть позади, готовые подхватить правителя, если тому станет худо.

– Что народу новгородскому помог – за то благодарю от души, – произнес князь. – Правда, награды особой не жди, сам видишь, крепость в осаде. Хотя с боеприпасом и провиантом помочь сможем, остались кое-какие запасы.

«Понятно, что остались, – подумал я. – НЗ на самый крайний случай. Который, кстати, уже очень недалек, судя по состоянию крепости, людей и их правителя».

– А что Перехожий тебя принял, это хорошо, – продолжал князь, хотя видно было, что говорить ему становится все труднее с каждым словом – вены на шее резко обозначились, шрам на глазах превращался из розового в темно-красный. – Он абы кого к себе не допустит. И что же старик велел передать мне?

Я шагнул вперед, отметив краем глаза, как руки рядом стоящих людей легли на мечи, а из окон верхнего этажа медленно так, ненавязчиво высунулись длинные ружейные стволы. И пара квадратных телохранителей по бокам князя набычилась – таким и оружия не надо, голыми руками любого задушат. В общем, намек понятен. Любое резкое движение, и не посмотрят местные, что незнакомец герой хоть куда. Нашпигуют свинцом и железом как кекс изюмом, и не почешутся. Видно, что за князя любой из них хоть кому другому, хоть самому себе горло перережет. И это лишний раз подтверждает, что князь реально правильный мужик. Повезло народу новгородскому с правителем. А правителю – с народом.

Стало быть, подошел я, аккуратно так вытащил из гранатного подсумка деревянную коробочку и протянул ее князю. Тот откинул крышечку – и остолбенел, словно новобранец, которому только что выдали новенький «калаш» сотой серии в комплекте с экипировкой «Ратник»…

Правда, через секунду князь оправился от удивления. Бережно так достал круглый камешек, закрыл коробочку, передал ее телохранителю.

– Ты даже представить не можешь, Снар, что ты принес мне сейчас, – проговорил он, расстегивая ворот богатого кафтана. – Спасибо тебе и Перехожему, от меня и всего народа новгородского спасибо. Спасли вы нас от лютой напасти, как есть спасли.

Он запустил руку за пазуху и вытащил наружу неказистую серую металлическую пластинку, висящую на простой стальной цепочке. По виду пластинка напоминала армейский жетон, пробитый посредине пулей. В это отверстие и вставил князь тот камешек, который поместился там идеально. Я даже тихий щелчок услышал, какой случается, когда магазин входит в рукоять пистолета.

И тут случилось невероятное.

Камешек внезапно замерцал, словно покрытый пеплом, но не потухший уголек, потревоженный порывом ветра. Правда, пламя, таившееся в нем, было не красным, а лазурным, цвета чистого утреннего неба… или единственного в своем роде артефакта, который мне довелось однажды раздобыть в чернобыльской Зоне. А еще того же цвета были глаза одной девушки, о которой я много раз запрещал себе думать – и столько же раз нарушал это обещание.