Андрей Акулов - Панголин. Запретная книга(СИ)

- Хоп! - выкрикнул нападавший.

Они рассмеялись одновременно: Кулл звонким задорным смехом, а Буй, гудя, как шершень в ведре. Оба быстро освободили головы от неудобных шлемов. Буй, аккуратно поставил свой лысый горшок на край стола и уселся. Тут же расслабился и расплылся, свисая с узкого деревянного стульчика. Кулл, не переставая улыбаться, небрежно швырнул хвостатый шлем на стол – он несколько раз крутнулся волчком и полетел на пол. Солдат резко прыгнул, поймал за хвост и аккуратно опустил на стол. Пнул стул и, звеня доспехами, плюхнулся, будто в мягкое кресло. Улыбка на лице Кулла растянулась еще шире, и свиные глазки превратились в узенькие щелочки, едва поблескивающие в полумраке душного подвала.

Темница представляла собой длинный узкий коридор. Упираясь в стол охраны, он поворачивал под прямым углом так, что надзирателям всегда были видны обе ветки. По сторонам проходов теснились камеры-ячейки, отгороженные друг от друга каменными стенами. В углу, кроме стола и двух деревянных стульев, стоял старый шкаф, а в стене мерно потрескивал камин.

- Как там наши дела? - спросил Кулл, кивая на журнал.

За все годы, проведенные вместе на посту, Буй уже привык сам вести все записи. Он всегда приходил вовремя. Вместе с другими надзирателями обходил заключенных, проверял условную чистоту коридора и делал необходимые записи в журнале.

- Угу, - ответил Буй.

- Ну, рассказывай, кто там в пятой? - пробарабанил по столу костяшками пальцев Кулл.

Буй тотчас оживился, вспомнив недавний рассказ солдата. Откинулся на спинку стула и улыбнулся, обнажив желтые лошадиные зубы. Он слегка качнулся, набрал воздуха в легкие и подался вперед, проехав локтями по столу:

- Представляешь, этот идиот, как обычно, кхек, накачался в кабаке и пошел домой, а там его жена, упокой Господи ее душу, ковыряется в печи и стонет как… шлюха. И он подумал, что… - Буй залился смехом. - Она… изменяет ему с… великаном!.. И этот… герой, накинулся на любовника – на пееечь!.. - чуть выговорил он и зашелся в приступе хохота.

Кулл, вначале рассказа выпучил красные глаза, словно от напряжения и только часто моргал. Потом начал неуверенно посмеиваться, еще не понимая причин веселья. И только на последнем слове он нарисовал себе всю картину – звонкий смех разлетелся по закоулкам тюрьмы. Из пятой камеры в ответ донесся отчаянный вой.

Отдышавшись, охранники пошли на второй заход гогота. Поглядывая друг на друга, они только больше заходились веселыми приступами смеха.

- Не скули там, - крикнул в сторону Буй. - Кхек! Это смешно!..

Заключенный ответил воем.

- Как ты думаешь, куда его? - шепотом спросил Кулл, впервые убрав улыбку с лица.

- Известно куда – в яму, куда же еще за убийство. Не на каменоломню же, - понизив голос, ответил Буй.

- Дааа, - протянул светловолосый и резко наклонился в сторону.

Взвизгнул кинжал, вылетая из ножен, и блеснув холодным огнем, ударил в угол – по коридорам разнесся глухой треск и скрежет металла о камень.

Кулл вновь улыбался, высунув кончик языка. Буй облегченно выдохнул:

- Фух. Еще один?

Не сводя глаз с напарника, Кулл медленно поднял кинжал – там щелкал жвалами и неистово перебирал черными лапками таракан размером с ладонь. Стараясь вынуть жгучий металл из середины тельца, он изо всех сил упирался всеми шестью лапами в кончик клинка, но только больше насаживался на лезвие.

- Маленький еще. Надо напомнить сержанту про отраву, а то скоро их тут столько будет, только сумки держи, а то утащат, кхек! - сказал Буй.

Кулл сунул кинжал в камин и, насвистывая, стал поджаривать насекомое. Таракан живее заработал лапками, расправил крылья, но ни улететь, ни потушить огонь у него не получилось. Он быстро затих, судорожно сжав обожженные конечности. Поник, сгорбился, зашипел и лопнул – струя желтой массы брызнула на штаны обидчика. Кулл выругался и швырнул мстительного «ублюдка» в полумрак коридора.

Через минуту завоняло кислой тошнотворной гарью.

- Ну и вонь!.. Фууу!.. - скривился светловолосый надзиратель, вытерев мокрое пятно соломой.

Буй, покачав головой, встал, опираясь на край стола, взял фонарь и неспешно направился к дымящейся тушке. Таракан лежал напротив третьей камеры, ровно посередине между решеткой и красной дорожкой, по которой надлежало ходить охране. Солдат остановился на линии и по-гусиному вытянул шею, вглядываясь во тьму клетки.

Свет фонаря обрисовал силуэт человека, неподвижно лежащего в углу на куче гнилой соломы. Сквозь тюремную мглу пробивались малахитовые блики на чешуйчатых штанах. Худое жилистое тело двадцатилетнего юноши утопало в рубахе из мешковины, засаленной не одним десятком тел. Ноги прятались в мягких кожаных сапогах, обшитых полосками чешуек. Блестящую лысую голову украшал гребень волос, спускающийся со лба на затылок, правда, сейчас он напоминал чернильную кляксу. На левом предплечье узника чернела татуировка – три извилистых линии в форме бегущей ящерицы – знак охотника-панголина. Узкое лицо, со впалыми щеками, казалось застывшим лицом мертвеца. Высохшие губы, привыкшие растягиваться в легкой улыбке, сжались как гусеница на холоде. Мясистый нос. Острый подбородок. Усталые темные глаза. В дежурном журнале тюрьмы он был записан как Грэм.