Александр Козин: Истории Выживших (сборник)

Облом, вернее, то, что раньше было Обломом, испустило последний судорожный хрип и стало клониться вперед. Быстрее, быстрее – и наконец окровавленная туша, разбрызгивая тяжелые темные капли, с грохотом свалилась на пол. Стук падения словно сдернул пелену с глаз, оцепенение прошло. Бродяги дружно ударили из всех стволов по мелькающим над головой летунам, а Яна бросилась под прикрытие ящиков, за которыми сидела с миской похлебки.

Стрекоча крылышками, мутанты носились по темному залу, пикировали на людей, падали, сбитые пулями… Прицелиться толком было невозможно: твари летали слишком быстро и беспорядочно, они были темными, почти черными, неразличимыми в полумраке.

За ящиком Яна не чувствовала себя в безопасности. Она крутила головой, выискивая, куда бы забиться, и тут на нее из темноты рухнул крылатый хищник. Она с визгом отмахнулась, отшвырнула тварь вместе с клочком рукава, в который та успела впиться. Мутант запрыгал по полу, подбираясь к Яне, она, отталкиваясь каблуками, отползала… Тварь оторвалась от бетона и взмыла, будто запущенная из рогатки – точно в лицо Яне. Шмяк! Толстощекий бродяга, уже успевший разрядить автомат по порхающим хищникам, ударом приклада сшиб летуна в движении. Мутант снова оказался на полу, и Яна припечатала его ботинком. Под каблуком чавкнуло, как будто лопнул мягкий мешочек, и хрустнули тонкие, как спички, и такие же хрупкие косточки.

Яна подобрала обломанную дощечку с полметра длиной – такое оружие против хлипких летунов ей показалось более подходящим, чем пистолет.

Только теперь она огляделась. По залу в полумраке носились бродяги, размахивали прикладами и палками, одна лампа опрокинулась, керосин разлился, по луже гуляли синие сполохи, и груда старого тряпья рядом уже начала тлеть. Пороховой дым прозрачными завитками поднимался к тонущему в темноте потолку, в этих мутных разводах мелькали летуны.

Выстрелы звучали редко, и Яна слышала, что за стеной тоже стреляют – похоже, твари напали и на группу, что ночевала в другом здании. Там ведь тоже поднимался дым костра.

Весь пол был усеян дохлыми птичками. Яна разглядела одну – размером со среднего голубя, птица как птица. Только вместо клюва – крошечная пасть без зубов, с режущими кромками. Тварь шевельнулась, и Яна не смогла удержаться – ударом доски отправила ее в последний полет – к ближайшей стене. Мутантик шмякнулся о бетон, на секунду завис – и рухнул на пол, оставив на стене темное влажное пятно.

Одиноко бабахнул дробовик – кто-то из бродяг успел перезарядить оружие. После выстрела стало странно тихо. Теперь явственней доносился шум снаружи.

Мясник вытер окровавленную щеку, поглядел на красную ладонь, сплюнул и сказал:

– Слышите? Это в коровнике. На них тоже напали. И еще интересно, как там Федька? Он на втором этаже караулил.

Яна вспомнила бородатого мужика, который окликнул ее, пока она шла через двор. Действительно, как там он?

Сверху не доносилось ни звука – похоже, Федька стал первой жертвой облака летучих тварей. Эти крылатые убийцы были очень опасны, когда скопом атаковали одиночку, но стоило стае рассыпаться в большом помещении, с ними покончили очень быстро. Зато в коровнике шум не стихал.

– Я наружу не высунусь, – твердо заявил один из бродяг. – Мало ли, что там… Мы здесь разобрались, пусть и те, в коровнике, сами справляются. Эти птички не так уж и страшны.

И словно в ответ на его слова снаружи в добрый десяток глоток взвыли волки. Все бросились к окнам. Яна, поскальзываясь на растоптанных тушках мутантов, краем глаза пыталась уследить за Букварем и за теми двумя, что привели ее в Скотобойню. Букварь сидел на полу, обхватив голову ладонями, и не двигался. Рюкзак валялся у него на коленях, тут был порядок. А двое бродяг держались в стороне от других, и подсумка Яна не видела, куда-то заныкали. Она прозевала момент, когда подсумок с монетами исчез из виду, и теперь гадала, у кого он – у Штыря или у того, кто входил в Лес.

За окнами было темно – слегка светились красным крошечные окошки коровника, и там изредка стреляли. Иногда скулил волк, но движения во дворе Яна не могла разглядеть.

– Слышишь, старая, а ты ведь молодая, – заявил толстощекий, пристраиваясь у окна рядом с Яной.

Говорил он очень тихо, никто, кроме Яны, его слышать не мог. По пути к окну он подхватил со стола ломоть хлеба и сейчас жевал, так что его слова вполне могли бы показаться чавканьем. Но Яна отлично поняла.

– Как ты можешь сейчас жрать, не понимаю, – буркнула она, чтобы выиграть немного времени.