Олег Верещагин: Очищение

— Откуда вам это известно? — перебил собеседника человек в костюме.

Человек на экране покачал насмешливо головой:

— Я могу вам даже фамилии наших информаторов назвать, это уже ничего не изменит… но зачем? Мы до последнего надеялись, что вы переборете свой страх. Тогда был бы шанс — пусть и с огромными потерями — остановить врага, нанести ему одно из тех сокрушительных военных поражений, от которых он отвык и которых боится, переполнить привезенными с Востока гробами улицы его городов, чтобы их стало уже не спрятать, и установить пусть шаткий, но мир. А дальше строить свое под защитой победы. И, может быть, излечить в конечном счете и всю нашу планету. Не только от мерзости, которая поразила мозг… мозг белых людей, но и от иных, не менее опасных, хотя и не столь заметных — пока! — болезней. Но вы разрушили этот шанс, когда сообщили о подписании указа нашим врагам. Сообщили даже до опубликования его в СМИ. Это ведь должно было произойти сегодня вечером? Вы обвиняете в том, что мы убили. Но вы не убили. Нет. Вы отдали на долгую и медленную смерть. На поругание. Хуже — на посмешище. Если для вас это все — просто смешные слова, то для нас — нет. Все еще нет. Лучше бушующий огонь и попытка, почти невероятная попытка начать с чистого листа, чем медленное и постыдное умирание, пусть и в благополучии. Впрочем… благополучии для единиц. Не так ли? — Глаза с экрана словно бы заглянули прямо в душу хозяину кабинета. — Для остальных — гигантские лагеря психологической корректировки? Как в Белоруссии, на Украине, на Балканах и в центральных штатах США? Массовый выпуск радостных граждан нового мира и утилизация тех, кто не может или упрямо не хочет ими становиться?

— Это была единственная возможность… — Человек в костюме говорил с трудом. Он привык и умел лгать, но сейчас ложь обжигала ему горло и язык, на самом деле обжигала, хотя еще полчаса назад он бы только усмехнулся, если б ему сказали, что такое возможно не в глупой книжке. — Условия не так уж тяжелы… Мы даже получим компенсации за разрушенное в последние недели… частичные, но компенсации… — Он поймал себя на том, что говорит обо всем этом в будущем времени, хотя это уже невозможно, он ужаснулся, но по инерции продолжал: — Россия сохранится… пусть и с территориальными потерями… мы могли бы создать истинно русское государство… нам бы позволили… поверьте, я думал о России в первую очередь… — И теперь вдруг понял, что оправдывается, причем глупыми словами, пытаясь понравиться собеседнику, — и замолчал.

— Я верю, — неожиданно сказал человек с экрана. — Верю в то, что вы хотели блага. Мира. Спасения. Просто мы по-разному видим Россию. Мы — люди из разных миров и по-разному смотрим на вещи. И дело не в территориальных потерях, не в смене названия, и не такое бывало в нашей истории — хотя, согласитесь, «Восточноевропейская Российская Конфедерация» звучит достаточно нелепо… — дело в том, комувы собрались сдаваться. Вы сдаетесь не врагу. Вы сдаетесь вампиру. Который высосет нас, последний живой кусочек Земли, а потом все равно подохнет. Потому что не умеет жить, иначе как высасывая чужие жизни. Он не завоеватель, не покоритель, не победитель, даже не разоритель — это все человеческое. Он просто вампир… И еще. Вам не надо было за все это браться. Вообще. Россия — не ваш уровень… — Собеседник на экране опустил голову, помолчал устало. Молчал и хозяин кабинета. Потом седая голова поднялась, и человек в костюме поразился — человек на экране грустно и светло улыбался: — Вот и кончено. Мы никогда не увидимся здесь… но я верю, что потомки вспомнят нас не злым словом и не восхвалениями — а беспристрастно. — Он бросил взгляд куда-то влево и сказал задумчиво, словно бы читая лекцию курсантам: — Итак, эра подошла к финалу — первые боеголовки упали на восточное побережье США. Меньше чем через минуту ответные будут в Москве… а ПВО неплохо работает вообще-то, молодцы мужики… Не о чем больше говорить. — И добавил, называя человека в костюме на «ты», как называл когда-то давно, в совсем другом мире, где было стократ больше живого солнечного света, пронизывавшего стремительно летящие мимо дни и озаряющего неспешные и, конечно, счастливые годы впереди. Куда все это ушло?! Почему?! — не понимал человек в костюме. Он хотел спросить об этом, но не успел, потому что услышал последнее слово: — Прощай.

Экран погас.

«Вот и все», — подумал он, глядя, как в сероватой глубине горит отражение серебристого блика лампы над входом. От этой мысли ему неожиданно стало… очень легко. Как будто разом упал с плеч чудовищный груз.