Илья Тё - Броневой

– Ма… ляр… – послышались едва различимые в полной тишине звуки.

Малярийкин замер. Дернул щекой. Послышалось?

– Ма… ляр…

Это шептал Калмышев!

Схватив напарника под мышку, Маляр осторожно положил обрез на пол, дрожащими пальцами нащупал поясной нож, резкими, но неумелыми пилящими движениями срезал веревку. Опустил тело. Коснулся едва теплого лица друга рукой. Голос Калмыша немного усилился.

– …Ма… ляр, ты?

– Да, Котя, да… – осипшим, совершенно севшим голосом выцедил Малярийкин.

– Ма… ляр… на нас… напали… – объяснил очевидное полутруп.

Малярийкин кивнул. Его товарищ без глаз кивка не видел, но это вряд ли требовалось. Кожа Калмыша на шее была синюшная, с кровавыми потеками. Грубая веревка и неплотно затянутая петля под неполным весом (окровавленные колени касались земли), позволили Калмышу жить. Руки за спиной несчастного стягивала вторая веревка. Пленник был не в силах ни освободиться на перебитых ногах, ни удавиться под собственным весом. Впрочем, насколько понимал Малярийкин, жить в таких условиях Калмыш также не смог бы больше нескольких часов. Затем наступала потеря сознания. А в качестве финала задумки гения-фашиста, устроившего все это садистское представление, – удушье в петле. Значит, налет на мастерскую совершили недавно. Из этого следовал еще один вывод.

– Что случилось, братюнь? – ласково спросил Малярийкин, ослабляя на шее товарища срезанную петлю и осторожно поддерживая напарника под затылок.

– Чехи…

Глаза Маляра расширились.

– Чехи?! – удивленно переспросил он.

– Рано утром… сегодня… Юнга… разбился насмерть… на нашем байке, – уже отчетливо прохрипел напарник.

– Юнга?.. Сдох?.. Так из-за него, что ли?! А мы-то при чем?! – неожиданно для самого себя взорвался Малярийкин. – Чехи гоняют по разбитым дорогам с охрененной скоростью! Вот и бьются. Мы-то при чем, твою ж маму?!

Перед глазами мелькнуло мертвое лицо Ники. Маляр уже чувствовал ответ. Калмышев захрипел, одновременно дергая кадыком. В первые мгновения Маляр испугался, но затем понял, что старый приятель не задыхается. А смеется. Смеется разбитым ртом с торчащими осколками зубов. Губы автомастера исказила гримаса гнева. Руками так разбить чужой рот нельзя. Похоже, Калмышев встречал обух топора или молоток.

– Он разбился… из-за… нас, – выцедил напарник.

– В смысле, из-за нас? – быстро переспросил Малярийкин.

– Я подшаманил ему… с акватином…

– С двигателем? А зачем?!. Ты что, дурак?! – уже в голос заорал Малярийкин.

– Может… и дурак, – оскалился беззубым ртом Калмыш. – Да не так… Чехи не за байк… заплатили… Ты разве… не догадался?.. Сумма сверху… была за то… чтобы ушлепок этот… Юнга… долго по Сибири… не катал… Ты допер?.. Вот почему… столько лишнего лаве… отвалили… братюнь… Допер?..

Но Маляр не «допер».

– Ты бредишь, – прошептал он. – Зачем им убивать своего же чемпиона?

Калмышев улыбнулся вновь, одновременно выталкивая языком кровь.

– Дурак ты, Маляр… такой серьезный и умный… а все дурак… Чехи делают ставки… на «КТО»… дикие бабки, братюнь… И Юнга… был хорош как игрок… но слишком тупой… для бизнеса… Отказался… сливать бои… На золотую курицу… посягнул… Убить открыто чехи… своего не могли… Не по понятиям… Зритель бы не понял… Допер?.. Вот пацанчик и разбился… на байке… Горячий был… придурок… Гонял…

Напарник закашлялся.

– Я сделал все, сделал… как они хотели… – продолжил, захлебываясь, Калмыш. – А они меня… суки… сам все видишь… братюнь… В мастерню приперлись… скопом… часов пять назад… Ни о чем… не спрашивали… Тупо зашли и… начали мочить… Орали, что я убийца… Причем, знаешь… искренне так… орали… Видать, о задумке… с блокировкой… никто не знал… из простых бандюков… Тока шишки… А может… вообще пара человек… Кто бабки мне… потом… заносил…

Маляр прищурился.

– И кто же заносил?

– Шапрон… Ша…

– Что Шапрон?.. Я не слышу!

Но Калмыш не отвечал.

Малярийкин грубо толкнул бывшего приятеля в плечо. Потом, приблизив ухо к лицу напарника, послушал.

Калмыш сдох.

Некоторое время Малярийкин сидел перед трупом «братюни» неподвижно. Это было глупо, учитывая наличие двух мертвецов в том же здании, открытых настежь ворот, а также «муравейки», возвращения которой могли с нетерпением ждать убийцы. Глупо – с точки зрения сохранения собственной жизни. Где-то в подкорке, без всякого анализа и долгих размышлений, Маляр понимал, что ему самому с этой секунды грозит страшная опасность стать объектом многочасовых пыток и уже потом мертвецом. Причем опасность в максимальной степени – именно здесь, в «наш-ангаре». В месте, где его только и могли искать озверевшие бандерлоги из северо-западного района.