Юрий Корчевский: Канонир

— Это почему я немчура?

Ратники переглянулись, засмеялись.

— А ты на русском такую одёжу видел? То‑то!

— Русский я — вот крест.

Я вытащил из‑под рубашки нательный крестик, показал.

— Гляди‑ка, не врёт. Ты как сюда попал?

— Пешком.

— Это понятно, что пешком — коня‑то мы не видим. Откуда идёшь?

Вот придурок — не учёл я, что вопросы возникнут, думал лишь о том, как к жилью выйти.

— Из Киева, — брякнул я первое, что пришло в голову.

— Далече Киев‑то — неужели пешком? Да и на казака ты не похож, у них губы, да и штаны широченные.

— Я и вправду не казак — лекарь я, а пешком иду, потому как возок мой и коней татары отобрали, а может и ногайцы — поди, их различи. Сам еле спасся. В дне пути отсюда на полдень переночевал в брошенной избе.

Ратники переглянулись:

— Не врёт, изба там, брошенная о прошлом годе, и вправду есть. Повезло тебе, что от татар живым ушёл. А одёжа чего такая?

— Из дальних краёв еду, одет по тамошним обычаям.

— Бона как. А мы уж тебя за немчуру приняли. Куда путь держишь?

— В Москву. — Оба ратника скривились, как по команде, и я тут же решил поправиться — недолюбливают Москву в провинции. — Сам‑то я из Твери.

— А, другое дело. Мы‑то рязанские, на заставе вот стоим.

Всё стало на свои места. Рязань, Тверь, Псков, Новгород долго были самостоятельными княжествами. Когда же Москва силою подмяла их под себя, смирились князья — против силы не попрёшь, но и любовью Москва и москвичи не пользовались. А после той резни, что учинили в Великом Новгороде опричники Ивана Грозного, называемые в народе «кромешниками», их и вовсе возненавидели.

— Земляки, год‑то какой сейчас на Руси?

— От Рождества Христова или от сотворения мира? — деловито поинтересовался один из воинов.

Второй же удивился:

— Это ты сколько же на родимой землице не был, что летосчисление забыл?

Первый пошевелил губами и изрёк:

— Одна тысяча пятьсот семьдесят первый год.

Я мысленно присвистнул: «Ни фига себе!» Знакомцев никого уже нет, а на троне деспот и тиран Иван IV Васильевич, прозванный в народе «Грозным». Человек с параноидальными изменениями личности, вспышек гнева которого боялись даже приближённые.

Я помялся:

— Мужики, у вас пожевать найдётся чего?

— Как не быть! Много не дадим — самим до утра в дозоре стоять, однако же и с голоду помереть не позволим.

Воины достали из сумок и отломили кусок хлеба, пару сваренных вкрутую яиц, и отрезали кусок копчёного сала.

Я вцепился зубами в еду; набив рот, кивнул, благодаря. Съел быстро, хотя меня никто не торопил. Оба воина с любопытством и жалостью глядели на меня. Один из них отцепил от пояса баклажку, протянул мне:

— Запей.

Я с удовольствием хлебнул тёплого кваса — всё же не вода.

— Спасибо, хлопцы. Надо идти.

— Тебе лучше вон до того леса, а там — правее, на дорогу и выйдешь, всё сподручнее, чем по полю.

Пройдя до леса, я обернулся и помахал рукой ратникам. Оба смотрели мне вслед. Эх, ребята, знали бы вы, какие испытания у вас впереди…

Дорога за лесом и впрямь была — узкая, грунтовая, малонаезженная. Да и кто тут ездить будет, па краю Дикого поля? Ратники одни при смене караула. Далековато меня занесло во времени, да и в пространстве тоже. Нет, чтобы где‑нибудь ближе к центру — в Туле, скажем. И тут же улыбнулся своим мыслям: «А в Крымском ханстве не хочешь оказаться? Рабом у мурзы? То‑то!»

Я бодро шагал по дороге. Всё‑таки идти сытым веселее. Когда два дня не ел, все мысли — только о еде.

Шагать пришлось долго, почти до вечера. Встречающиеся ручьи помогали мне утолить жажду. Вода была вкусная, не испорченная цивилизацией — иногда в глубине ручья даже мелькали маленькие рыбёшки. Жалко — снастей нет для ловли. А впрочем — зачем мне снасти, если и котелка для ухи нет, так же как и спичек или огнива — костёр развести. Одним словом — кругом облом.

Когда солнце уже начало садиться, показались избы какой‑то деревни. Наконец‑то я добрался до людей. Уж если одно село есть, будут и другие, началась обжитая земля. Это не т, что в Диком поле — степь да овраги. Кочевники не живут в домах — они ставят шатры или юрты, перенося их с места на место и передвигаясь за стадом. Два–три дня, выщипало стадо траву — перегоняют его на новое место и переносят юрту. Причём они не просто идут по степи, куда глаза глядят — обязательно рядом ручей или река быть должны. Стадо не напоишь из лужи.

По мере приближения к деревне меня начало охватывать чувство беспокойства и неуверенности. Одет не по местным обычаям, денег нет. Чем буду расплачиваться за постой и еду? Оказывать благотворительность не было принято — каждый должен был зарабатывать себе на пропитание сам. Конечно, пройдёт время, я обзаведусь жильём — будет и одежда, и пища. Но сейчас‑то как мне быть?