– Ты лопай от пуза, – сказал Варнаков. – Жратвы много.
– Пищу надо экономить. И жевать надо медленно, тогда сытней получается. – Девочка рассуждала словно взрослая, умудренная опытом женщина. – Когда мама не вернулась, я стала беречь сухари. У меня еще две штуки осталось. И вообще – я стала меньше есть. Наверное, потому, что научилась не думать о еде. Только пить немного хотелось. Я старалась делать по глоточку.
Нагаев говорил, что она очень странная. Но смышленая. Да, странная… «А ведь она ничего не спросила о матери! – вдруг сообразил Колян. – И вообще ни о чем не спрашивает».
– Я знаю, что случилось с мамой, – сказала девочка.
– Ты… знаешь? Откуда?
– Почувствовала.
– Как это?
– Будто вижу, но внутри себя. Вот и когда вы в маму хотели выстрелить… там, в здании, я чувствовала…
– Вон оно как?..
– А потом я перестала ее чувствовать. Но стала лучше видеть вас.
Варнаков не знал, что сказать. Требовалось как-то утрясти услышанное в голове.
К ним подошел Закир. Постоял, искоса поглядывая на девочку, потом спросил:
– Айгуль, Вафида говорила, что здесь много артефактов. Где они?
– Она вам не говорила, – спокойно произнесла девочка. – Она вас не видела.
– Ну не мне говорила. Отцу своему, Равилю Салиховичу. Так где они?
– Сейчас покажу.
Она собрала на тарелке крошки, ссыпала их на ладонь и аккуратно закинула в рот.
– Я поела, дядя Коля.
Молодец.
Поднявшись, девочка показала пальцем на толстую лиственницу.
– Вон там. Пойдемте.
Они приблизились к дереву. Айгуль остановилась возле дупла, которое начиналось выше ее головы, и сказала:
– Здесь. Мама сюда складывала.
Закир тут же залез здоровой рукой в дупло и вытащил из него, заметно напрягаясь, большой полипропиленовый мешок для строительного мусора. Было видно, что мешок заполнен примерно наполовину. Закир с изумлением посмотрел на Коляна и сказал:
– Там еще такой же.
Потом, опустив мешок, осторожно высыпал его содержимое на землю. Первой выкатилась литровая банка с «газированной глиной»; за ней последовало несколько «губок», «белых вертячек», «перламутров», «блюдцев», два металлических контейнера размером со среднюю шкатулку и еще несколько предметов, названий которых Варнаков даже не знал. Добра здесь было на… Нет, он не мог представить себе сумму. Он никогда не занимался продажей артефактов и плохо ориентировался в ценах «черного рынка». Одно он только понял в этот момент – за весь хабар (а в дупле лежал еще один мешок) можно выручить очень много: несколько миллионов, а может, и несколько десятков миллионов долларов.
И тут из мешка выпал еще один предмет, упрятанный отдельно в тряпичную сумку. Закир раскрыл ее и достал уродливую штуковину, представляющую собой странный гибрид керосиновой лампы с фонарем. По бокам штуковины торчали раструбы.
Варнаков едва не ахнул. Он видел эту штуковину только на фотографиях артефактов, которые для информации показывали всем сотрудникам военной полиции. Она была категорически запрещена к выносу за пределы Зоны, так же как и «ведьмин студень». За одну лишь попытку выноса автоматически полагался срок в пятнадцать лет, как за убийство при отягчающих обстоятельствах. И называлась эта штуковина «смерть-лампа».
Закир осторожно касался «лампы» руками и что-то шептал. «Он как будто ее ласкает», – подумал Колян. И сказал:
– Закир, ты бы лучше не трогал. Это же «смерть-лампа». Нажмешь что-нибудь и угробишь половину Сибири.
– Чего?
Закир обернулся к Варнакову, и тот поразился его безумно расширенным зрачкам.
– Чего?
– Я говорю, что это очень опасное оружие.
– А-а…
Закир схватил «лампу» и, вскочив, отбежал на несколько шагов в сторону – к можжевеловому кусту.
– Закир, не играй… – начал Колян, но тот не дал ему продолжить:
– Заткнись, урод! Все вы тут – уроды! Опасное, говоришь? – Его и без того перекошенное лицо исказила злобная улыбка. – Идиот! Именно такое оружие и требуется, чтобы уничтожить неверных. Аллах послал мне его, чтобы я выполнил священную миссию. О Аллах, ты велик! – Он поднес стеклянный набалдашник «лампы» к лицу и поцеловал. – Аллах акбар!!!
Варнаков вздрогнул от хриплого, звериного вопля, леденящего душу, и непроизвольно отшатнулся. Выпученные глаза и оскаленные зубы Закира; его взлохмаченные волосы и длинная растрепанная борода; рука в окровавленном бинте, беспомощно висящая на перевязи, – все это вместе производило страшное, сюрреалистическое впечатление. Но Колян тут же собрался с духом:
Читать дальше