Виктор Точинов - Великая степь

Гамаюн пошел дальше, вглядываясь в серовато-белесую даль озера — вид с высокого берега открывался роскошный. Балхаш больше похож на море — противоположного берега не видно, а свой — от горизонта до горизонта. И вода — соленая. Не чуть солоноватая, как до Прогона, —– соленая.

Жить летом, да у теплого моря, — курорт, а вот зимой, резко-континентальной зимой… Зимой Девятка чуть не вымерзла. Система центрального отопления, не рассчитанная на такую соленую водичку, накрылась быстро и бесповоротно. Опреснитель. Котельная. Трубы и радиаторные батареи в квартирах.

Зима выдалась кошмарная. «Двойка» и «единичка» лишились развешанных по стенам тэнов — не хватало, ладили самодельные. Нихромовая проволока на черной бирже стала дороже спирта и сигарет — ее по привычке натягивали между рамами двойных окон, пока не додумались, что эти промежутки лучше всего набить старым тряпьем, тепло ценнее света — стали навивать самопальные спирали на что попало; мазут в резервных (уже в резервных!) емкостях убывал, как первач из бутыли в теплой компании; изношенные электросети не выдерживали тройной нагрузки — коротило-искрило-вспыхивало; пополненная добровольцами пожарная команда не знала сна и отдыха… В конце концов накрылась подстанция — конкретно накрылась, на три недели авральных работ. И, по закону подлости, — ровнехонько тридцать первого декабря, вечером, — праздник был грустный. Началась эра буржуек и каменок, сожгли все, что горело, нужное и ненужное — дети, невзирая на запреты, шастали в степь сквозь весьма тогда прозрачный периметр, за вязанками тоненьких ломких стеблей, сгорающих быстро, как порох… А разъезды кочевников, пусть немногочисленные, добирались и тогда к Девятке с ближних зимовий… Работы Гамаюну хватило. Он работал — жестоко. Для первого впечатления. Здесь встречают не по одежке — по оружию и умению им владеть. Тогда, зимой, он и заработал свое прозвище, которым пугали детей даже на дальних кочевьях.

Тяжкая была зима. Они перезимовали, выжили.

Но на подходе лето — и тоже очень хочется выжить…

— Товарищ подполковник! — пулеметчик вытянулся, выкатил грудь колесом. — Докладывает сержант Гнатенко! За время моего дежурства непредвиденных происшествий не случалось! В шесть часов полета три минуты от второго причала отвалили три маломерных судна согласно приказу полковника Радкевича! На острова поплыли, за яйцами…

Последние слова сержант-контрактник произнес не по-уставному грустно… Видать, опостылела яичная диета. Ничего, скоро сайгаки пойдут сплошным косяком к летним пастбищам, разговеешься…

— Вольно! Продолжайте несение дежурства, — Гамаюн шагнул вперед, по въевшейся привычке проверять всё и всех провел пальцем по не успевшему нагреться на солнце металлу ДШК [1] ДШК — пулемет Дегтярева-Шпагина, крупнокалиберный. Устаревшая, но мощная и надежная машинка. .

Смазки оставлено куда больше, чем рекомендует наставление по стрелковому делу. И правильно — здесь, над озером, от мельчайших, невидимых глазу капелек соленой воды, металл ржавеет мгновенно… Молодец Гнатенко, бережет оружие — а его, оружия, мало, и большей частью устаревшее, и спасенное от утилизации, и восстановленное буквально из металлолома.

Эти, к примеру, ДШК лет тридцать назад составляли всю хилую местную ПВО «двойки» и «единицы» — главных объектов, ради которых и существовал весь невеликий городок, не обозначенный на картах, — Балхаш-9. По-серьезному с воздуха их прикрывал ныне канувший Прибалхашск — истребителями-перехватчиками и зенитно-ракетными дивизионами. Потом пулеметы заменили «Стрелой-2», еще позже — «Стрелой-3», и они лежали себе в консервационной смазке и дождались-таки своего часа, когда выяснилось, что озеро стало после Прогона не только куда солонее, но и гораздо глубже. И что завелись в неведомых глубинах невиданные зверюшки — крупные и опасные.

Но Гнатенко молодец, надо сказать Румянцеву, пусть отметит парня.

Разговор с сержантом происходил в декоративной башенке, венчающей край утеса и навевающей мысли о старинных замках, о Вальтере Скотте, о доблестном рыцаре Айвенго и о других доблестных и не очень рыцарях. Безымянный архитектор, решивший облагородить вид городского пляжа Девятки, именно этими мыслями и руководствовался, а также воспоминаниями о Ласточкином Гнезде в Крыму. Облагородил. И получилось красиво. Дембеля прощальный снимок в альбом делали на фоне башни — традиция. На смотровой площадке звучали вечерами юные голоса, звенела гитара и проходили всякого рода инициации: первая сигарета, первый поцелуй, первый прыжок с зубца вниз, в озеро (метров двадцать до воды, между прочим, попробуй-ка даже не ласточкой, даже солдатиком, слабо? — стать мужчиной так куда почетнее, это не табак смолить и не губами по губам елозить).